Декрет Звездной палаты о книгопечатании, принятый в 1637 г., устанавливал более подробное регулирование. Книги юридического содержания должны были поступать на просмотр верховным судьям, политические книги смотрели государственные секретари, а остальная литература поступала к епископу Лондонскому и архиепископу Кентерберийскому. Вводилось предоставление двух обязательных экземпляров издания. Вся литература заносилась в реестровые книги «Компании типографов». Заграничные произведения задерживались на таможне для просмотра.[100]

В ситуации регулярно вводимых и ужесточавшихся ограничений Англия раньше других стран вступила в революционный период, который привел к укреплению положения буржуазии, отмене ряда сословных привилегий и раннему освобождению печати от клерикальных и иных ограничений.

В России церковная цензура фактически просуществовала до Петра I, который разделил светскую и духовную власть, отделил духовную книгу от светской, введя новый алфавит для светского общения, построил бумажные фабрики и открыл новые светские типографии, которые отныне не имели отношения к церкви.

Таким образом, мы рассмотрели на примере трех крупнейших стран и территорий Европы, как сформировалась система церковной цензуры и как постепенно, приобретая политическую власть, местные властители этих территорий, городские власти (магистраты) и другие политические структуры лишали церковь ее монопольной символической власти, настаивая сначала на праве осуществлять цензуру светскими инструментами (цензурные комитеты, местные власти и т. д.), а затем и ликвидировать ее церковный характер. Однако следует понимать, что два обстоятельства, рассматриваемые нами ниже, в дальнейшем существенно повлияли на полное исчезновение церковного регулирования книжного промысла в Европе. Во-первых, хотя университетские корпорации изначально были церковными, контроль книжного промысла и книготорговли постепенно становился еще и чисто экономическим способом поддержания монополии. В результате на протяжении нескольких веков экономическая функция и логика вытесняли логику церковного контроля (см. подробнее § 2 настоящей главы). Во-вторых, важно иметь в виду, что и в тематике книг, их значимости для населения также произошли существенные изменения, которые разрушили традиционный уклад церковной книжной культуры, приведя к развитию светской этики (см. подробнее § 3 настоящей главы, где мы рассмотрим роль эпохи Просвещения в исчезновении традиционного контроля над книгоизданием).

Наконец, проникновение светской культуры, с одной стороны, и, с другой, ликвидация привилегий некоторых сословий, что также во многом было связано с идеями Гуманизма и Просвещения, способствовали развитию правовых институтов в сфере книжного дела и ликвидации предварительной цензуры. Таким образом, начиная с XVII в. в государствах Европы постепенно развиваются этические и гражданские представления, которые закладывают фундамент для свободы слова, совести и многих других неотъемлемых прав человека (см. подробнее § 4 настоящей главы).

Введение университетского контроля, помимо церковного, за книжным промыслом было связано с идеологическими соображениями, хотя преследовало в некоторой степени и коммерческие цели. Подчинение книгоиздателей и книготорговцев одному учреждению (французскому университету), безусловно, позволяло упростить процесс доступа к книге студентам, а также контролировать доступ на этот рынок новых издателей. Иными словами, меры по регулированию книжного промысла в рамках корпораций (в других отраслях их часто называли гильдиями, и они чаще всего были относительно добровольными объединениями) решали вполне четкую и классическую по нынешним временам задачу – увеличивали входные барьеры на рынок, контролируя приток на него новых игроков. Именно поэтому во всех крупных статутах и документах XII–XVIII вв. можно заметить наличие жестких ограничений, регулирующих приток в отрасль новых типографов, количество которых регламентировалось, как и количество их учеников, а также торговцев и др.