В итоге Екатерине так и не удалось зазвать Вольтера к себе – в его преклонном возрасте такое путешествие было ему не по силам. Зато после кончины мыслителя она смогла приобрести на аукционе его личную библиотеку. Ее перевезли в Эрмитаж, где за ней присматривал мраморный двойник Вольтера, которого Екатерина заказала французскому скульптору Жан-Антуану Гудону. Его работа, ставшая одним из самых знаменитых экспонатов музея, изображает Вольтера сидящим в кресле, в классическом хитоне, скрывающем его хрупкую фигуру, – 80-летний философ насмешливо смотрит на мир с высоты своего опыта, который не подтвердил, но и не развеял его великих надежд.

С Вольтером ничего не вышло, но в 1773 году императрице удалось привезти в Петербург его соратника – своего парижского арт-консультанта и редактора «Энциклопедии» Дени Дидро. Приглашенный в качестве личного учителя философии ее величества, Дидро фраппировал русский двор радикальным эгалитаризмом и исключительно черными нарядами. Несмотря на свои шестьдесят лет, философ был более чем бодр. Особо разгорячившись при обсуждении какого-либо вопроса, он срывал с себя парик и швырял его через всю комнату. Настойчивость в продвижении радикальных политических реформ вскоре изрядно осложнила его положение. Подобно тому как Петербург был когда-то пустым местом на карте, где с нуля построили современный город, вся Россия казалась Дидро «чистым листом», где реформы должны были пойти куда проще, чем в западных странах.

Последней каплей стало предложение Дидро отменить крепостную систему, которую он называл «рабской». Екатерина, чья вера в крепостничество была настолько непоколебимой, что своим фаворитам она дарила крестьян в знак нежной привязанности, ответила, что «рабов» в России нет – только свободные если не телом, то духом крестьяне, прикрепленные к земле, которую они любят. Во время этого разговора в России бушевало крестьянское восстание. Екатерина отправила философа обратно в Европу. «Дорогой господин Дидро, – писала она ему, – я с огромным удовольствием выслушала все, что подсказывал вам ваш блестящий ум; но с вашими великими принципами, которые мне очень понятны, можно написать прекрасные книги и натворить дурных дел. В ваших планах реформ вы забываете разницу в наших положениях: вы работаете над бумагой, которая все стерпит, она такая гладкая, гибкая, не оказывает никакого сопротивления вашему воображению, а я, бедная императрица, должна работать над шкурой человеческой, а она очень и очень способна чувствовать и возмущаться»[36]. Однако за дворцовыми стенами все большему числу русских сложившееся положение казалось верхом унижения. Мало того что императрица просит совета у иностранцев, хотя по расчетам Петра Великого Россия должна была уже давно «повернуться к Европе жопой», так еще когда они ей советуют дать русскому народу больше свобод, Екатерина отказывается их слушать.

Свободно говорить с императрицей дозволялось только особо доверенным русским, и то лишь по ночам. Тщательно отобранные Екатериной гости созывались в рамках традиции петровских ассамблей. Для этого своего подражания парижскому салону Екатерина сама сочинила устав, приказав повесить его на дверях особого флигеля Зимнего дворца, построенного одним из ее любимых французских архитекторов. В соответствии с веяниями Просвещения она настаивала на полном равенстве между гостями. Первое правило гласило: «Оставить все чины вне дверей, равномерно и шляпы, а наипаче шпаги»; второе: «Местничество и спесь или тому что-либо подобное, когда бы то ни случилось, оставить у дверей». Екатерина установила и наказания нарушителям. Строже всего каралось неисполнение последнего правила – «Сору из избы не выносить, а что войдет в одно ухо, то бы вышло в другое прежде, нежели выступит из дверей»: провинившийся навечно лишался права посещать салон императрицы