Понимающая история философии мыслит себя как историю мысли и часть «наук о духе». Она развивает посылы Дильтеевой «критики исторического разума» и предполагает трактовку истории философии как этапа самоосмысления философии, причем, «самоосмысление» здесь идет в четком Дильтеевом ключе как «живое восхождение от всех содержащихся в науке положений к основаниям их правомочности и предпосылкам с целью установления посредством такой редукции их относительной значимости и границы»[10]. История философии в смене идей и концептов (в историческом исследовании субъективных актов мышления философов прошлого) предлагает материал для подобного восхождения, по-прежнему являясь пропедевтикой к самой философии.

Рабочий метод герменевтической историко-философской традиции – понимание, циркулирующий, как и в истории, в классической триаде «переживание – выражение – понимание». При этом, разумеется, понимание не ограничивается психологическим, но способствует диалектике субъективного и объективного: историк философии постигает мышление философа прошлого, однако, проясняя его душевное движение, восходит к осмыслению структуры духовной жизни в целом и ее динамики в культуре и истории, а затем к историческому и культурному миру в целом.

В Германии понимающую традицию развивают Карл Ясперс и Мартин Хайдеггер, в ранней мысли испытавшие влияние Дильтея и положившие его в основание своего историко-философского метода. При этом Ясперс больше психологизирует понимание и посредством него пытается воссоздать духовную надысторическую целостность философии и культуры. Хайдеггер, в свойственной ему онтологической манере, в понимающей интерпретации обращается к истоку. У обоих понимающая история философии служит романтическим идеалам воссоздания «братства» философов. Во Франции на складывание понимающего стиля оказывает влияние оживление неоплатонизма, бергсонизм и немецкая историко-философская герменевтика (в лице того же Ясперса). Э. Брейе говорит о творческой работе интерпретации и почти мистическом продолжении традиции. П. Рикер делает понимающую интерпретацию основным методом истории философии.

Кризис метода, разразившийся по времена стремительного развития естественных наук и обретения гуманитарными собственной идентичности, показывает дилемму, которую очень метко обозначает Колингвуд: «…Как возможно познание, а не непосредственное переживание индивидуального?»[11] Ведь понимание дает субъективное переживание, а для науки необходимо объективное познание… Эту логику продолжает П. Вен, когда говорит о ремесле историка: «Историк делает интриги понятными. Поскольку речь идет о человеческих интригах, а не, например, геологических драмах, то и мотивы их будут человеческими…»[12]. Методологические споры того времени – как на стороне историков, так и на стороне историков философии – так и не увенчались успешными решениями, и нерешенный вопрос всплывет в другой перспективе: в следующий кризис, только по отношению к самому историку, а не практикуемому им методу.

Несмотря на неразрешимость дилеммы «субъективного/объективного» по отношению с историческому и историко-философскому методу, этот период словно бы дает истории философии успокоение: многочисленные методологические работы, герменевтическая волна позволяют ей не только занять прочное место в философии, но и наладить отношения с другими гуманитарными науками, только теперь в качестве отдельной отрасли с собственной методологией. Однако это успокоение, привело к новым поискам.