– Они жуткие! Придется караулить по ночам, чтобы она не зарезала нас в постелях!

Услышав это, я рассмеялась. Мой смех застал врасплох и их, и меня саму, и я обернулась к мальчикам с хитрой ухмылкой. Пусть лучше боятся меня, чем вообще не замечают.

– У нее хорошие зубы, – отметил кто-то, и я снова расхохоталась.

– Ну и чудачка, – проговорил старший, но в этот момент Финеас разразился хохотом, и братья, сдавшись, последовали его примеру.

Нет, я не приструнила мальчишек. Скорее это они сделали меня более радикальной.

Братья спали на просторном чердаке над гостиной, на койках, закрепленных на скате крыши. Только у младших близнецов, Дэвида с Дэниелом, была настоящая кровать, но места на ней едва хватало, и они ложились головами в разные стороны, щекоча друг другу носы пальцами ног.

Мне отвели собственную комнату. Это был лишь закуток, отделенный от кухни тонкой стеной, в которой проделали дверь, но места там хватало, чтобы поместились узкая койка, комод с парой ящиков и стол шириной в фут и длиной в два. Все это принадлежало мне. Отныне у меня была собственная постель, свое пространство. Девочка в доме, полном мальчишек, пусть и являлась лишь служанкой, обладала некоторыми преимуществами.

Поначалу сыновья Томасов держались настороженно и напряженно следили за мной, будто я была воровкой или могла заразить их проказой. Первым оттаял самый маленький, Иеремия. Возможно, дело было в том, что нам обоим не нашлось пары. Так или иначе, он скоро подружился со мной, и мы стали неразлучными. Мы и родились в один день: ему в тот год исполнилось семь, а мне одиннадцать. Иеремия счел, что это знак свыше.

– Ты будешь моим близнецом, Дебора? – спросил он, обратив на меня скорбный взгляд.

Я рассмеялась:

– Иеремия, у тебя девять братьев.

– Но я самый младший. И у меня нет никого своего. А у тебя вообще нет ни мамы, ни папы, ни братьев, ни сестер.

– Есть… просто они где-то далеко.

– Ну и какой с этого прок?

– Да никакого, Джерри, никакого, – согласилась я, и на сердце у меня, как ни странно, полегчало от того, что я произнесла это вслух.

– Значит, мы можем стать близнецами.

– А что делают близнецы?

– Близнец – это тот, кого ты любишь больше всех на свете. Ты сможешь любить меня больше всех на свете?

– Это будет несложно.

– Правда?

От его широкой улыбки у меня защемило сердце.

– Правда.

– Я ужасно люблю маму, но любить маму – все равно что любить Господа Бога. Она не совсем человек.

– Иеремия! – ахнула я. – Она самый настоящий человек!

– Ну просто… она принадлежит всем нам. А я хочу кого-то, кто будет только моим, – повторил он.

– Хорошо. Но я все равно постараюсь любить твоих братьев, а не только тебя одного, ведь так велел преподобный Конант.

– И даже Натаниэля? – Иеремия словно не мог мне поверить. – И Финеаса? Но он ведь злой. Он сказал, что ни один мужчина на тебе никогда не женится.

– Ни один мужчина на мне не женится, потому что я ни за кого не пойду. Потому что мне не нужен мужчина.

– Я на тебе женюсь.

– Нет, Иеремия. Тебе всего семь. К тому же мы теперь близнецы, не забывай!

– Мы не похожи на близнецов… но ведь это не важно?

Джерри был невысоким и черноголовым, а я – рослой и светловолосой. Мы отличались как ночь и день.

– Внешность не имеет значения, если на сердце у нас одно, – объявила я, надеясь, что это правда.

Он улыбнулся мне так, словно я подарила ему целый мир. Наверное, так и было. По крайней мере, я отдала ему ту частичку, что принадлежала лишь мне. Я ходила за ним, как мать за ребенком, и обращалась с ним как с настоящим принцем, а он навлекал на мою голову неприятности, в которые я сама никогда бы не ввязалась. Иеремия первым стал звать меня Робом – так он сократил имя Дебора, и потому позже я легко отзывалась на это обращение.