«Полиция счетом впускала народ, но более сорока тысяч не впускали. Давка была страшная, – вспоминала А. О. Смирнова-Россет. – За государем и государыней шел брат мой Иосиф, уже камер-паж, он держал над ее головой боа из белых и розовых перьев. Государь говорил беспрестанно: «Господа, пожалуйста», и перед ним раздвигалась эта толпа, все спешили за ним».

В Георгиевском зале императрица, одетая в прекрасный русский сарафан, садилась за ломберный стол играть с министрами в бостон или вист, туда «простых людей» пускали по десять за раз, не более. Везде гремела полковая музыка. По углам стояли горки, на которых были выставлены золотые кубки, блюда и другая посуда. Лакеи разливали чай и сами размешивали в нем сахар ложечками, чтобы кто-нибудь не позарился на царское добро. Церковь была открыта: и священники, и дьяконы служили молебны… В десять часов вечера государыня с дежурной фрейлиной и свитой отправлялись ужинать в Эрмитаж, во время ужина играли Бетховена. Простые же гости могли оставаться во дворце до полуночи.

Придворные собрания разделялись на утренние и вечерние. На утренние собрания для принесения поздравлений их величествам и их высочествам в высокоторжественные дни являлись фрейлины, камер-фрейлины, статс-дамы, высшие чиновники, генералы, штаб- и обер-офицеры, члены дипломатического корпуса. На вечерние собрания приглашались только высшие придворные чины, иногда артисты и люди, известные императору и высочайшей фамилии по уму и познаниям.

Балы давались круглый год, за исключением времени постов. Главным же бальным сезоном была зима. Великосветские праздники Петербурга отличались особым блеском и роскошью.

Бал, как и любой церемониал, – это высший уровень общения между людьми. Здесь вы несете ответственность не только за себя, но и за свою семью, за свой род, своих друзей, за тот класс общества, к которому принадлежите.

Но именно на балу, в силу специфики этого церемониала, больше искушений, а следовательно, больше возможностей или испортить свою репутацию, или возвыситься в глазах света. Особенно это важно для женщины, потому что бал – это единственный церемониал, где ей предназначена главная роль. Здесь она демонстрирует свой вкус, грацию, манеры, умение поддерживать беседу.

Мнением света не пренебрегали, но при этом одних светская жизнь тяготила, тогда как других она буквально окрыляла, даруя чувство свободы, спасая от одиночества.

«Многие упрекают меня, – писала в своих записях Е. А. Сушкова, – в сильной привязанности к свету; да, я люблю его, я жажду балов, выездов, шума, толпы, но я люблю их, как угар, как опьянение, как свободу. В толпе мне дышится свободнее. Вы, все вы, взлелеянные родительской нежностью, вы не поймете меня! Вы возвращаетесь домой весело, спокойно, есть кому порадоваться вашим успехам, есть вам с кем посоветоваться, есть кому вас приголубить, когда вы обманетесь в надежде, – а я дома более одинока, чем в свете… Нет, поверьте мне, не завидуйте, а главное – не осуждайте тех, которые кажутся слишком привязанными к свету, – это верная примета, что нет им отрады дома!»

Первый выезд на бал, который состоялся 1 января 1829 года, Екатерина Александровна Сушкова (1812–1868) запомнила на всю жизнь.

«Войдя в ярко освещенную залу, у меня потемнело в глазах, зазвенело в ушах; я вся дрожала. Хозяйка и дочь ее (бал состоялся у Хвостовых. – Авт.) старались ободрить меня своим ласковым приемом и вниманием. Когда же я уселась и окинула взором залу, я готова была хоть сейчас уехать домой. <…> «Протанцую, думала я, один только танец, не промолвлю ни словечка, вот и останется мне лестное воспоминание о моем первом бале», – вспоминала Е. А. Сушкова.