– Просто поразительно, как вы все это запоминаете?

– Ну… невелика заслуга… Это был один из тех редких случаев, когда мы что-то делали вместе…

– С Адрианом?

– Да…

– Да.

Я встала, чтобы взять сыр.

– Нет-нет, не меняй тарелки, не стоит.

– Обязательно поменяю! Я же знаю, что вы ненавидите есть сыр с грязной тарелки.

– Я ненавижу? Неужели? А знаешь, и правда терпеть не могу… Еще одна причуда старого дурака, да?

– Ну… вообще-то… да.

Он состроил рожу и протянул мне свою тарелку.

– Вот чертовка.

Ямочки.

– Конечно я помню вашу свадьбу… Ты держала меня под руку и была необычайно хороша. Все время спотыкалась. Когда мы шли через площадь Сент-Аман, ты шепнула мне на ухо: «Вам бы следовало украсть меня, я бы выбросила эти проклятые туфли в окно вашей машины, и мы отправились бы есть улиток к Иветте…» От этой шутки у меня аж голова закружилась. Я изо всех сил сжал в руке перчатки. На, возьми сыр…

– Бог с ним, с сыром, вы продолжайте…

– Ну что тебе еще рассказать? Помню, однажды мы назначили встречу в кафе – оно находилось на первом этаже в том же здании, что и мой офис, – я должен был забрать какой-то половник, который тебе одолжила Сюзанна. В тот день я, наверное, тебе не понравился – торопился, был озабочен… Ушел прежде, чем ты допила чай, задавал вопросы о твоей работе и не слушал ответов, в общем… Так вот, в тот же вечер, за ужином, когда Сюзанна спросила меня: «Что нового?», я ни с того ни с сего вдруг сказал: «Хлоя беременна». – «Она сама тебе сказала?» – «Нет. Не уверен, что она в курсе…» Сюзанна пожала плечами, возвела глаза к потолку, но я оказался прав. Прошло несколько недель, и вы сообщили нам радостную новость…

– Как вы догадались?

– Не знаю… Мне показалось, что у тебя изменился цвет лица, да и усталой ты казалась неспроста…

– …

– Я долго могу так продолжать. Видишь, ты несправедлива. Что ты там говорила? Что все это время, все эти годы я никогда тобой не интересовался… О-о-о, Хлоя, надеюсь, тебе стыдно.

Он посмотрел на меня с укором.

– Но ты права – я эгоист. Говорю, что не хочу, чтобы ты уходила, просто потому, что не хочу, чтобы ты уходила. Думаю о себе. Ты мне ближе дочери. Моя собственная дочь никогда не скажет мне, что я старый дурак, про себя подумает, что я дурак, да и только!

Он встал за солонкой.

– Но… Что с тобой?

– Ничего. Ничего со мной.

– Но ты ведь плачешь.

– Нет, не плачу. Смотрите – вовсе не плачу.

– Да, конечно, плачешь! Дать тебе воды?

– Спасибо.

– Ох, Хлоя… Не хочу, чтобы ты плакала. Я чувствую себя несчастным.

– Ну вот! Снова вы о себе! Неисправимый эгоист…

Я хотела перейти на шутливый тон, но из носу текли сопли, и зрелище было жалкое.

Я смеялась. Плакала. Вино меня не веселило.

– Я не должен был говорить тебе все это…

– Как раз должны. Это ведь и мои воспоминания тоже… Нужно привыкать потихоньку. Не знаю, понимаете ли вы, как для меня все это неожиданно… Всего две недели назад я была матерью благополучного семейства. Перелистывала в метро записную книжку, планировала ужины, подпиливала ногти, думая об отпуске. Раздумывала: «Взять с собой девочек или поехать вдвоем?» Вот какие вопросы меня волновали…

И еще я думала: «Нужно подыскать другую квартиру, наша хороша, но темновата…» Ждала, когда Адриан придет в себя, чтобы с ним поговорить, – видела, что он в последнее время не в своей тарелке… Раздражительный, обидчивый, усталый… Я беспокоилась о нем, думала: «Они угробят его на этой безумной работе, какой идиот так составляет расписание?»

Он отвернулся к камину.

– Благополучная жизнь, но не слишком веселая, правда?