Разумеется, было расследование, были поиски, были статьи во всех областных и даже одной центральной газете. И никаких результатов. Выяснилось, что трехлетняя Варя, возникшая словно бы из ниоткуда, нигде прежде не числилась. Она стала местной сенсацией, но ненадолго – к тому времени как девочка подросла настолько, чтобы понимать всю странность своего положения, о ней позабыли. Варя спокойно жила в детдоме, ничем не отличаясь от остальных воспитанниц. Разве что у тех все-таки имелись семьи – пусть неполные, пусть неблагополучные, пусть даже опасные для жизни. Ленкина мать, к примеру, приторговывала героином, а когда поставщики запаздывали – собой. Ксюхин отец обычно не задерживался на свободе дольше нескольких месяцев и ничуть не смущался таким положением вещей. Они пили, скандалили, пытались убить друг друга, пытались забрать детей домой, мерли как мухи. Но – были. У Вари на их месте зияла черная яма, в глубине которой загадочная женщина пела в лесу песню без слов.

С холодом, ползущим из этой ямы, она справлялась как умела. Сначала – мечтами, учебой, живописью, картинами великих мастеров, запахом масляных красок, которые не могла себе позволить; потом – работой, смелыми проектами, грантами и премиями, запахом масляных красок, которые приносила из магазина домой, в квартиру-студию в центре города. Казалось, настало время склониться над черной ямой и сказать ждущей внизу тьме:

– Ты не нужна мне больше. Я сама по себе.

Но иллюзии развеялись позапрошлым вечером, стоило Варе получить письмо из Ветлыновского дома-интерната для престарелых и инвалидов. Большой ослепительно-белый конверт. Внутри лист бумаги с напечатанным на плохом принтере текстом, из которого следовало, что одна из обитательниц интерната указала ее, Варю, в качестве своей единственной родственницы. Внучки. Ей предлагалось приехать, чтобы заполнить и подписать некие документы. В любое удобное время.

Варя не спала всю ночь. Загуглила Ветлыновский дом-интернат, нашла его ИНН, ОГРН, ОКПО и юридический адрес, отыскала местоположение на карте, просмотрела немногочисленные фотографии, наизусть запомнила имя руководителя, а потом до утра провалялась на диване, прижимая к груди телефон. Ровно в восемь она позвонила.

После первого же гудка трубку взяла женщина, назвавшаяся администратором. Голос был молодой и приятный, хотя и заметно уставший.

– Все верно, – сказала женщина, когда Варя объяснила, в чем дело. – Серафима Никитична сама сообщила и ваше имя, и ваш адрес. Она поступила к нам совсем недавно, и я, честно говоря, пока еще мало о ней знаю. Тут в деревнях сплошь староверы, документов никогда не признавали, поэтому вся информация только с их слов. Сведений о другой родне, кроме вас, нет.

– Понятно, – сказала Варя, чувствуя, что вот-вот или разрыдается, или зайдется в хохоте. – Это точно недоразумение, но я приеду. В ближайшие дни.

Одна бы она, конечно, не поехала ни за что. Не решилась бы. Нет-нет, ни в коем случае. Но девчонки поддержали. Тем же вечером они встретились в маленьком кафе возле Ксюхиного дома. Было уютно и тихо, только на экране над баром мельтешили беззвучно танцоры в пестрых футболках. Варя сразу вывалила все, почти слово в слово пересказав письмо и телефонный разговор.

– На хер, – проворчала Ленка. – Даже не суйся.

– Я с тобой, – сказала Ксюха. – Макс в отпуске, без проблем с Ильей посидит. В любой день.

– Э! – Ленка в притворном возмущении всплеснула руками. – Мы пока не решили ничего!

– А толку зря болтать? Если сейчас не поедет, потом будет жалеть. Неизвестно, сколько бабушка протянет. Староверы от хорошей жизни в дом престарелых не сдаются.