А любимые живут вечно,
Где сияние воды млечно
Под ивовой слюдяной гривой,
И глядит в окно, недоверчив,
Сглатывая горечь догадки,
Вольный пленник спящего тела —
На шаманство рук и вой лок левкоя.
Океан почти что спокоен.
– Спи, Ниневия, меня отпускают.
Не святым мне быть – а счастливым
(Ведь она почти что узнала)
Не глаголом жечь – поцелуем
(А она летит к дверям, спотыкаясь)
Выстрел, шина, или щелкнет щеколда —
Призракам не страшно – щекотно.
Спи, Ниневия, у Бога на блюде,
Я – чужой тебе, а ей – подотчетный.
Улыбнулся кит, да каак – плюнет…
«С днем рождения, долгая истина, путь запоздалый…»
С днем рождения, долгая истина, путь запоздалый,
Цезаринка пространства, вплетенная морем в косу.
И библейская сакура в бликах вечерней Вальхаллы
Растворяется в небе салютом огня на весу.
С днем рождения, синих веков рыжеватые волны
В акведуках ушедших жасминовый ветер осел
На вчерашних полночных кострах раскаляется полдень
И невидимых букв над пустыней спускается сеть.
С днем рождения, поздней любви смертоносное Солнце,
В двуязычье вселенной всем клином вколоченный клин
Ты продлило мой сон – только дрогнули веки спросонок,
Но когда поднимусь, разлетятся с волос корабли.
Мата Хари (сансара)
Такая частота расстрелов
Не делает привычней казнь,
Я стала умирать быстрее
И появляюсь как на кастинг
На две строки с глагольной рифмой
От тел моих теснее в яме.
Пли! – я была отчасти вами
Чеканкой пули бровью шрифта
Стеной полуулыбки плотью
Той, что не плачет и не платит,
А ваш конвой ный пусть проглотит,
Что я попалась в том же платье.
«Мешок с моими тонкими костями…»
Мешок с моими тонкими костями,
На память в Лету брошенная медь…
И снова в моде лен – просторною холстиной
Я натяну до подбородка смерть.
Она давно насквозь меня проходит
И пальцы холодит.
Так беззащитен зверь, дичает потихоньку,
Вгрызаясь глубже в дверь на любящей груди.
И стонет человек, высвобождаясь,
Впервые в жизни для любви к своим.
И мертвая влетает как живая
К тебе на свет и дым.
Сто лет одиночества. Меме
И когда последнюю желтую бабочку размажет январь спросонок,
И стены монастыря сплюнут немую ложь,
Я окажусь на земле раздавленным скорпионом,
Сглатывая с кровью свое «не трожь».
Не потому, что поздно или от века мечен,
Родственных душ там, или голодных тел
Не перечесть под насыпью – мало ли, больше, меньше,
Что кочегару знать, куда паровоз летел.
Пусть господа подрядчики дружно взрывают рельсы,
Гиперактивный мальчик множит чердачный бред,
Мир без тебя огромен, ярко неинтересен,
Сын открывает веки. Матери нет как нет.
«Спят в заколдованном кругу…»
Опять бессонницу ты цедишь,
Мой грозный и счастливый маг,
Град Китеж, кипеш, или фетиш —
Да по́лно, скалит угли тьма.
Наина и Фаина рядом
Спят в заколдованном кругу,
И нежно светит под лампадой
Воло́с подсеребренных жгут.
Мост узок, да и место гибло,
Но ты взлетаешь, не дыша,
Когда над вязкой тьмой Египта
Маячит раскаленный шар.
Опять бессонницу ты цедишь,
И зря пустили на постой.
Быть может век еще до цели,
Но полшага́ как за чертой.
Под воду
Беспонтовый портовый фарт
Убивает зачаток тела,
Был фасад – оказался фронт,
Битва принята. Не задело.
Было ль тело – уже не факт,
И не слишком-то поседела —
Или зеркало снова врет.
Только ноет рубец мечты
Там где грезилась завязь пло́ да,
Как в нору истекаю в тыл
До весны уходя под воду.
И волочет венок поток,
Да русалочья рябь колотит,
И пластмассовый мыс лото
Надо мною врастает в льды.
Стена
…и пока
ковыряю стену карандашом,
чей-то нежный лоб прорубает дверь —
и графит рассыпался по траве —
близоруко слезами плывут врата.
вот, на ярус дальше, в тупик вошел
и стоит и молится под стеной,