– Ну, как там? Сидят?– устало спросил Путилин, вытирая пот со лба.

– Сидят,– подтвердил комендант.

– И чего им надо только?…

– Да шут их знает…– пожал плечами Лаврухин.– Вроде как ждут чего-то. А чего?

– Может это…– машинист осторожно замялся.– С собой их возьмём? Чо они сидят-то?

– С собой?– комендант задумался, мысленно прикидывая, как будет уплотнять пассажиров, но, закончив свои подсчёты, ответил.– Это можно. А машина сдюжит?

– Сдюжит,– уверенно кивнул Путилин.– Чуток потише, но пойдёт точно. Ты знаешь… Ей, главное, ехать,– машинист не без удовольствия похлопал по гулкому боку топки.– Вот бы только помощника мне нашёл. На уголь поставить. А то я тут уже, как раб на галерах…

Кочегара и правда, не хватало. Помер он с месяц назад и лежал теперь где-то в ледяной степи, зарытый прямо на насыпи железнодорожного полотна.

– Пожалуй, из новеньких и найду,– согласился Лаврухин.

– Хоть не просто так уголёк им давать,– вдруг добавил Путилин, и, поймав удивлённый взгляд собеседника, пояснил. – Да, были тут ходоки… Просили. Обещали пути освободить.

– А ты что же?

– Ну, отсыпал мешок. Жалко же… Помёрзнут,– машинист грустно и даже как-то виновато посмотрел на коменданта.– Ты бы это… Поговорил с ними ещё. Ну, как ты умеешь, по-дипломатически. Нам ехать надо. Машине стоять нельзя.

– Нашёл дипломата…

Лаврухин хмыкнул и вышел, про себя обругав Путилина «либеральничающим гуманистом» и ещё парочкой мудрёных слов. А в тамбуре снова встретился взглядом с курящим Венечкой.

– И всё-таки желательно бы иметь определённость. Когда же мы поедем?

– Скоро!– ответил комендант, пытаясь сохранять самообладание.– Людей заберём и поедем. Займите своё место.

– Позвольте! Каких людей?! С какой стати?! Мы тут все за билеты платили…– Венечка хотел привести ещё какие-то аргументы, но Лаврухин уже спрыгнул с подножки и зашагал вдаль по снегу, а выходить на мороз за комендантом интеллигенту совершенно не хотелось. Он докурил сигарету и отправился в купе с твёрдым намерением выпить чаю – непременно с лимоном и сахаром.

* * *

Лагерь «ситдаунов» растянулся вдоль всего железнодорожного полотна. Старые торговые палатки были выставлены неровными рядами, иногда прямо по рельсам. Кое-как укреплённые натасканными со всей округи гнилыми досками, кирпичами, листами проржавевшего железа, каким-то тряпьём и прочей ветошью – они и представляли типичное жильё местных обитателей. Кажется те, кто изначально сюда пришли, просто очень боялись пропустить свой поезд. Но время шло, а заветный локомотив так и не показывался на горизонте. Сменялись поколения, забывались прошлые цели, и вот уже ожидание лучшей жизни постепенно стало самой жизнью. Теперешние обитатели лагеря, похоже, и сами больше не помнили, зачем сидели. Чумазые и оборванные, они жались друг к другу около костров, горящих внутри дырявых бочек. Очевидно, и внутри продырявленных душ этих людей, ещё тлел какой-то странный огонёк надежды, подпитываемый или собственной полурелигиозной верой, или личным фанатизмом их лидера. В любом случае всё здесь делалось или не делалось исключительно по воле пузатого бригадира Коровчука.

Он по-турецки сидел на горе старых покрышек и своим широким раскрасневшимся лицом и вывалившимся через ремень жирным пузом, напоминал Лаврухину какого-то азиатского хана. Не вынимая рук из карманов и никак не здороваясь, комендант сразу перешёл к делу:

– У нас были договорённости.

– Не слышал такого…– ответил Коровчук, чуть перемещая на покрышке свой толстый зад.

– Обещали же Путилину.

– Ну,– физиономия бригадира расплылась в сальной ухмылке,– ему, может, и обещали, а вам нет.