– Почему же сразу всему конец, если задание не выполню? – решился уточнить он.

Бретта драматически вздохнула, будто её просили объяснить, отчего у единорога нос спереди, а хвост сзади.

– Закон такой, – авторитетно заявила она. – Один промахнётся – всех неудача настигнет. Потому мы друг другу помогаем. Встречаются одиночки, кто делиться плотвой не хочет, но даже известные жадины, – девушка искусственно громко кашлянула, но слово «Катер!» удалось разобрать, – порой работают с командой. Ты послушай, что про наш последний поход в Лиод рассказывают.

– Бретта и её последний поход! – провозгласил кот, растянувшийся пузом вверх на коленях у Отика. Намекал зверь на непристойнейшую пьесу «Вампир и его последний укус», с треском провалившуюся в столице. С тех пор стало модным насмехаться над гордецами, перечисляющими свои регалии, применяя выражение «Он и его последнее что угодно». Например: «Повар и его последний десерт». Или: «Повитуха и её последний послед». Наёмница шикнула на телепата и погрозила «когтем» – лезвием в постоянной готовности на запястье. Рипендамец строго погладил Базиля, убеждая не отвлекаться от безделья.

Вагон подскакивал и трясся, как рука неопытного взломщика.

– Да не из жадности я, – Отик понизил голос. – Просто дело… незаконное.

– Ух ты, незаконное! – громогласно обрадовалась Бретта. Она растянулась на скамье широко, по-королевски, полулёжа спиной к окну, используя Штиллера как спинку трона и мотая сапогом. – Наконец-то! Давненько моих портретов на воротах гвардейских казарм не висело. Гильдия убийц небось уже забыла, сколько у меня веснушек на носу. Вот чего мне для здорового пищеварения не хватало: соучастия чуток!

Наёмница обвела народ испытующим взглядом, но поддержки не получила и вновь стала серьёзней.

– Не трусь, Отик! Любое «нельзя» можно перехитрить. На том стоим.

– А, ну тогда всё в порядке, – натужно развеселился рипендамец. Было заметно, что его не убедили. – И секретность у вас тоже на уровне «как в подушку шепнуть»?

– О… секретность у нас порой такая, что сами не знаем, что делаем, – вдруг с горечью в голосе сообщила Треан, о которой почти забыли.

У девушки был настолько потерянный и беспомощный вид, что даже Базиль двинулся, чтобы перепрыгнуть к ней на колени, но потом остался, где лежал. Чем Отик его привлёк? Вероятно, причудливостью мысли.

– Я ещё никогда не уезжала так далеко на задание, – призналась Треан. – Одна – никогда.

– Мы с тобой, – уточнил педантичный Штиллер, но и ему было ясно: «без мастера Ю». Что тут скажешь? Все стали прилежно смотреть в окно. Приближался Невер.

Летом в Невере было на что посмотреть. Но перед Годовым Поворотом, в самые морозные зимние дни, взгляд скользил, не останавливаясь, по однообразным белым холмам, равнинам и чёрным древесным скелетам. Троллья железная дорога петляла, удаляясь вглубь Приводья, огибая холмы, ныряя в овраги и с усталыми вздохами, медленно возвращалась к берегу, к рыбацкому Михину.

Здешняя земля принадлежала садовникам и огородникам, заключившим союз с духами земли, воды и ветра. Поля до самого горизонта издавна служили территорией испытаний причудливейших аграрных чар. Говорящие растения, культуры, способные сами себя окучивать и удобрять, росли неподалёку от злаков, умеющих заманить путника в поле и убедить лечь на межу. Там бродяга засыпал навсегда, насыщая неверскую почву. Рассказывали о меняющих положение огородах, подкарауливающих одинокую добычу, о делянках, на которые опасались заходить даже самые рисковые садоводы. Разумеется, торговцы зелёных лавок, столичные повара и булочники очень осторожно выбирали достойных доверия поставщиков.