Зал, через который плыли приятели, был удивительным образом полон и пуст одновременно. Они были единственными живыми существами здесь, и другие, чужие твари не крутились под ногами, не шныряли по углам. В то же время присутствие множества людей ощущалось безошибочно, как солнечный свет через закрытые веки. Одна большая группа, кажется, отмечала праздник только для посвящённых. Время от времени в воздухе мелькал платок или кубок, слышались обрывки фраз, песнопений, звон колокола, тихий призрачный смех. Приходилось останавливаться, чтобы не сбить с ног спешащих по делам монашек. Те исчезали прежде, чем их удавалось рассмотреть. Зюсска бранилась сквозь зубы. Штиллер чувствовал себя слишком плотным, живым. Странствия над витыми лестницами, сквозь галереи, уводили дальше в глубину здания, кажущегося бесконечным.

Девушки спорили, не раскрывая ртов и наловчившись пускать пузыри для обозначения наиболее эмоциональных моментов.

– Если бы у нас были души, если бы мысли и чувства были сами по себе, тогда младенцы сразу умели бы говорить, старики не забывали бы имена внуков, а схлопотавший дубинкой по черепу не рисковал бы стать слабоумным! – горячилась Бретта.

– Все окна затворить – жильцы из дома никуда не денутся, просто их видеть перестанут, понимаешь? – доносилось насмешливо из расходящегося потока воды, где проплывала Треан. – Другой пример: куда девается умение ходить у рыбака, которому рыба-лев ноги откусила? Или он и не мог никогда? Пришить ему новые ножки, и он опять побежит по…

– Не знаю, я не некромант, – Штиллер волнообразно помахал руками перед лицом, пытаясь изобразить только что виденных призрачных монашек. – А они – духи?

– Вроде обычные люди, просто по-другому. Ни мы к ним, ни они к нам.

– Блюб-блюб-блюб! – с угрюмой издевкой прокомментировала Зюсска.

Именно после замечания, ошибиться в смысле которого было невозможно, приятели увидели трёх вязальщиц.

В уютных плетёных креслах сидели женщины: высоченные, но тощие, со странными пропорциями: руки – гораздо длиннее, чем полагалось по росту, и гибкие пальцы в половину длины предплечья. Одеты все три были в рубахи до пят, в таких прачки полощут бельё в Запретных Водах. Но полы оставались неподоткнутыми: спасаться от сырости смысла не имело. Первая вязала широкое полотно со сложным узором, стелющееся по воде, как чудовищный скат Мантия Левиафана. Вторая, сидящая пониже, распускала, разнимала петли, высвобождая нить. Третья сматывала нить в клубок, а когда тот достигал размера среднего кота, подкладывала его в деревянную чашу, из которой тянулась нить первой вязальщицы.

– Здоровья! – Зюсске дамы, судя по всему, с первого взгляда не понравились. – Здоровья, многоуважаемые, и многих лет! Не вы ли те самые волшебные мастерицы будете, что наших матушек вязать учили? Нет? Ну, так я и думала, прощения просим… Пошли дальше.

– Погоди, – невидимая рука подёргала Занозу за рукав, мысли Треан «звучали» испуганно. – Осторожненько. Сёстры вяжут Полотно Бытия. Возьмут и тебе что-нибудь нехорошее смастерят…

– А распускают зачем? Или так Полотно Небытия делается?

– Проклятье, – медленно и значительно ответила сматывальщица нити.

– Давным-давно… – начала вязальщица. Зюсска застонала, не разжимая губ, повалилась на ступеньку и потянулась, зевая во весь рот.

Три сестры переглянулись странно. Как деревья в бурю.

– Раз не желаете слушать сказку с самого начала, тогда и рассказывать не станем. Почему мы вяжем, распускаем, сматываем? Когда оно закончится? – кто из троих вёл беседу, теперь было неясно, ни одна не пыталась произнести вслух ни слова, не двигалась, не смотрела. По-видимому, это не имело значения. – Ваш путь ведёт в логово Морской Змеи: спросите у неё.