В июле, когда солили огурцы, соседка кричала во двор через стежку:
– Девчонки! У вас аспирина нету? А то мне в банки нечего ложить.
– Не-е-ету, – ей отвечали, – у нас аспирина нету. Алка весь выпила.
В июле огурцы закрутили, а в сентябре Аллочка уехала в город, учиться.
Бражник этих тонкостей не знал, поэтому все принял близко к сердцу.
– Как ты можешь? – Он запрыгал, и пальчиками сразу дзынь-дзынь-дзынь. – У Лизы был шок! Болевой шок! У нее разрывалась душа!
– Лиза – истеричка, – Аллочка не шелохнулась. – Истерички всегда играют на публику.
– Какая публика? Какая публика? Она одна стояла на балконе!
– Бражник! – вмешалась Чернушкина. – Что ты мне голову забиваешь? Болевой шок – какой болевой шок?.. Лиза была здорова, она была психически здорова. Могла бы и потерпеть!
– Да, солнце? Ты так уверена? А может быть, как раз в тот момент она и не была здорова? Может быть, у нее был приступ? Всего на несколько минут?
– Извини меня, Бражник, конечно, – Чернушкина как-то странно надулась и покраснела. – Лиза сейчас в гробу перевернется, но я должна сказать… – Она тряхнула головой, по-моему, слишком сильно, и закричала: – Истерика – это не болезнь! Истерика – это безответственность! Без-от-вет-ствен-ность – и никакой не приступ!
Чернушкина говорила «безответственность» четко по слогам, точно так же, как мама ей в детстве внедряла. Это было не очень приятно слушать, как будто по мозгам стучали барабанной палочкой. Зато на пользу, все пошло на пользу, Чернушкина усвоила и выросла ответственной.
Бражник вспотел и стянул с себя свитер.
– Дорогая моя! – Он разозлился. – Открой любой учебник, любой словарь по психологии открой, там для таких, как ты, специально русским языком написано: – «Истерика – это реакция на боль!» Реакция на боль! У Лизы был шок, в таком состоянии она не могла себя контролировать…
– Не верю! – Чернушкина затопала ногами. – Все себя контролируют! Когда надо – все всегда себя контролируют!
И меня захватило, меня заводят чужие вопли, и листья, их плавное круженье не помогает успокоиться, когда кругом шумят. Я тоже влезла в эту свару.
– Никто себя не контролирует! – я закричала. – Все люди бесятся! Психуют все! Не надо делать вид, что это патология! Это вообще нормально, для любого человека: когда тебе больно – орать!.. – Мне не хватило запала, последнее я промямлила: – Или что-нибудь сделать такое быстрее, чтобы эту боль убрать…
– Хорошо! – Чернушкина ответила традиционно, я так и знала, что она так ответит. – Отлично! Тогда давайте все будем прыгать с балконов! Первая пошла – и все за ней! С пятого! С десятого! Чуть что не так, чуть где кольнуло – а мы с балкона!
Бражник прицелился, но поставил стакан на место.
– Опять! Ты опять?! – замахал он на Чернушкину. – Почему ты заранее считаешь всех людей идиотами?
– Все! Вы мне надоели! – Аллочка встала. – Вы все психопаты, я от вас ухожу!
Она сняла с вешалки пальто, оделась, накрутила шарф, взяла сумку и снова села на свое место. А сумочку положила на коленки, у Аллочки была маленькая красная сумочка, из кармашка торчали тонкие кожаные перчатки, зеленые, как у Лизы.
12
Нас всегда заносит, когда мы говорим про Лизу. Мы не можем заткнуться, потому что каждый решает с помощью Лизы свои личные проблемы. Все вешают на Лизу своих же собственных собак. А что там было на самом деле на балконе в тот вечер, когда она решилась прыгнуть, никто никогда не узнает.
На что смотрела, о чем подумала в последнюю минуту, какой был пульс, как дышала, как шагнула – мы не знаем. Одни догадки, одни предположения. И, разумеется, как и положено у журналистов, мы успели оформить все догадки письменно, мы все пришпандорили в свои душераздирающие эссе. Публика любит душераздирающее, и мы стараемся, раздираем.