Он повернул, глядя на указатели. Да. Дорога в Бэнбери.

Как ни странно, Хэмиш был более безопасным компаньоном, чем Джин, которая преследовала его по-своему. Как вырвать любовь из плоти и крови?

Во Франции Ратлидж научился смотреть в лицо смерти. Со временем он должен научиться смотреть в лицо жизни. Только нужно пробраться через одиночество и опустошенность. «Дорогой, есть другие женщины, – говорила ему Франс, грациозно поводя плечами. – Через год ты сам будешь удивляться тому, что так любил именно эту. В конце концов, она же не влюбилась в другого мужчину!»

Ратлидж резко свернул, дабы избежать столкновения с телегой, которая без предупреждения выехала на дорогу с грязной тропинки между полями.

«Следи за дорогой, приятель, не то мы оба погибнем!»

– Иногда я думаю, что так было бы лучше для нас обоих, – ответил Ратлидж, не желая думать о Джин, но не в состоянии думать о чем-то еще.

Все напоминало ему о ней – десять тысяч воспоминаний поджидали его, как враги в засаде. Она любила водить автомобиль под дождем – стекло затуманивало их теплое дыхание, смех соединялся с хрустом шин. Машина была их личным, интимным миром.

«Но смерть – это дорога для труса! Ты не спасешься так легко. У тебя есть совесть, приятель. Она не позволит тебе сбежать. И я тоже».

Ратлидж резко засмеялся:

– Может прийти день, когда у тебя не будет выбора.

Он смотрел на дорогу, как всегда отказываясь оглядываться, потому что голос, казалось, исходил с заднего сиденья. Искушение повернуться было сильным – почти таким же сильным, как отчаянный страх перед тем, что он мог увидеть, сделав это. Ратлидж уже привык жить с голосом Хэмиша. Но он безумно боялся увидеть его лицо. И когда-нибудь это могло произойти. Мертвое лицо с пустыми глазами. Или обвиняющее, молящее о жизни…

Вздрогнув, Ратлидж заставил себя сосредоточиться на дороге. В день, когда он увидит Хэмиша, он покончит с этим. Он себе это обещал…

Было очень поздно, когда Ратлидж добрался до Аппер-Стритема, дождь все еще хлестал, улицы городка были безлюдными, безмолвными. Он направился к гостинице на Хай-стрит.

«Хайлэндские города субботними вечерами похожи на этот, – неожиданно заговорил Хэмиш. – Все добрые пресвитериане спят в своих постелях, помня о завтрашнем воскресенье. А католики вернулись с исповеди, чувствуя себя добродетельными. Ты помнишь о состоянии своей души?»

– У меня ее нет, – устало ответил Ратлидж. – Ты говоришь мне это достаточно часто. Думаю, это правда.

Черно-белый фасад гостиницы маячил впереди, призрачный в пелене дождя, – ветхое древнее строение с соломенной крышей, словно укоризненно хмурившейся на болтающуюся под ней вывеску с надписью «Пастуший посох».

Ратлидж свернул в увитую глицинией арку, проехал во двор и остановил машину в пустом пространстве между маленьким зарешеченным сараем и задней дверью гостиницы. За сараем находилось нечто напоминающее в свете фар квадратное озеро с пагодами и островами над черной водой. Несомненно, огород с ранними луком и капустой.

Кто-то услышал, как он ехал по подъездной аллее, и наблюдал за ним со ступенек черного хода, держа в руках свечу.

– Инспектор Ратлидж? – спросил человек.

– Да.

– Я Бартон Редферн, племянник хозяина. Он просил меня дождаться вас.

Дождь полил с новой силой, и Редферн поспешно шагнул внутрь, держа дверь открытой, покуда Ратлидж шлепал по лужам, неся в одной руке чемодан, а другой придерживая шляпу. Буря последовала за ним через порог.

– Мой дядя сказал, что вам нужно отвести комнату над гостиной, где по ночам тихо. Она вон там. Хотите чашку чая или что-нибудь из бара? Вы выглядите так, что вам не помешало бы выпить.