Ратлидж игнорировал его, как и необычную чопорность сержанта Дейвиса, который, казалось, с каждой минутой все более деревенел.

Вернулся дворецкий и сказал с плохо скрытым порицанием:

– Мисс Вуд примет вас в ее гостиной, но она просит, чтобы вы сделали ваш визит по возможности кратким.

Ратлидж в сопровождении сержанта Дейвиса направился по лестнице на второй этаж, свернул налево в широкий, выложенный ковром коридор и подошел к двери в его конце. Комната за ней была просторной и, наверное, очень светлой из-за высоких окон, выходящих на подъездную аллею. Но сейчас тяжелые розовые портьеры были задернуты – не их ли Ратлидж видел шевелящимися? – и только одна лампа на инкрустированном столе предпринимала слабые усилия рассеять мрак.

Леттис Вуд, высокая, стройная, с густыми темными волосами, заколотыми сзади, была в черном. Ее юбка слегка зашуршала, когда она повернулась навстречу посетителям.

– Инспектор Ратлидж? – спросила Леттис, как будто не могла отличить сержанта из Аппер-Стритема от представителя Скотленд-Ярда.

Она не предложила им сесть, хотя сама сидела на парчовой кушетке, лицом к камину, по обеим сторонам которого стояли зачехленные кресла. Письменный стол XVII века находился между двумя окнами, а у одной из стен высился шкаф розового дерева, наполненный коллекцией старинного серебра, отражающего свет единственной лампы. Сержант Дейвис, оставшийся у двери, начал рыться в карманах в поисках записной книжки.

Некоторое время человек из Лондона и девушка в трауре молча, оценивающе смотрели друг на друга. Свет лампы достигал лица Ратлиджа, лицо девушки оставалось в тени. Ее голос, когда она заговорила, был хриплым и напряженным, словно она плакала долгие часы. Ее горе было искренним – и все же что-то беспокоило инспектора. Сумрак скрывал то, чего ему не хотелось опознавать.

– Простите за вторжение, мисс Вуд, – заговорил он с чопорной формальностью. – Я выражаю вам наше глубочайшее сочувствие. Но я уверен, что вы понимаете необходимость найти того или тех, кто ответствен за смерть вашего опекуна.

– Моего опекуна. – Леттис произнесла это без всякого выражения и добавила с неожиданной горячностью: – Не представляю себе, как могли сделать с ним такое. И почему? Бессмысленно, дико… – Она оборвала фразу и судорожно глотнула, сдерживая слезы гнева. – Это не имело никакого смысла.

– Что именно? – спокойно спросил Ратлидж. – Его смерть? Или ее способ?

Леттис, казалось, была потрясена тем, что он читает ее мысли.

Она слегка подалась вперед, и Ратлидж смог разглядеть ее лицо, покрасневшее от слез и бессонницы. Вздернутый нос, чувственный рот, глаза с тяжелыми веками. Он не мог определить их цвет, но они не были темными. Четкие скулы, решительный подбородок, длинная тонкая шея. Ее черты все вместе создавали странное впечатление теплой чувственности. Ратлидж вспомнил, как сержант поколебался, прежде чем произнести слово «привлекательная», словно сомневаясь, достаточно ли оно точное. Она не была красивой в обычном смысле слова, скорее притягательной.

– Не понимаю, как вы можете разделять их, – после паузы ответила девушка, сжимая тонкими пальцами носовой платок с черной каймой. – Он ведь не был просто убит, не так ли? Его уничтожили, стерли с лица земли. Это было намеренно, мстительно. Даже Скотленд-Ярд не может этого изменить. Но человек, который сделал это, будет повешен. Это единственное утешение, которое мне осталось. – Когда она говорила о повешении, в ее голосе появились глубокие нотки, как будто она с наслаждением представляла себе эту картину.