— Я не знаю, — непроизвольно скривилась, почувствовав весьма ощутимые поглаживания лобка. — У меня не было возможности посмотреть.

Говорить о фотографиях перехотелось. Знала, что не на руку, но подобное обращение убило желание откровенничать. Если такой умный, пускай сам докопается.

— Ты ведь не думаешь играть со мной в игры? — Удовиченко с силой, до боли сжал колено и просунул два пальца под кружево трусиков. — Сидеть!!! — громыхнул, когда я принялась сбрасывать наглые руки.

— Мне больно!

— А ты как хотела? Разочаровала под конец, вот я и злюсь. За каждый успешный доклад – поощрение. За провальный – буду наказывать. Ты ведь ещё не в курсе, а твой брат переведён в одиночную камеру с намного лучшими условиями. Ты хоть понимаешь, что это значит?

Я так и замерла, прекратив вырываться.

— Понимаю… — выдохнула, почувствовав, как один из пальцев нырнул между половых губ и начал неприятно массировать клитор.

— Не слышу слов благодарности!

— Спасибо... — промямлила, незаметно сжав руку в кулак.

— Вот та-а-ак, — откинулся назад и, оставив меня в покое, поправил галстук. — Скажи спасибо, что для Студинского выбрал. Иначе… была бы подомной. Смотри, в следующий раз жду более конкретной информации, — и открыв дверь, дал понять, что на сегодня разговор окончен.

Домой шла не разбирая дороги. Странно, но слез не было. Человек когда плачет? Когда незаслуженно обидели. Когда больно и плохо. Когда утеряно нечто ценное, самое важное в мире. Я ощущала лишь пустоту. Будто не принадлежу самой себе.

Так и залезла в ванную: в нижнем белье и платье. Только вода не смогла смыть невидимое болото, в котором вязла с каждым днем всё больше и больше.

Это путь к саморазрушению. Медленный, но уверенный. Я или себя погублю, или брата.

Это не мой мир и не моя жизнь. Где-то на задворках подсознания проплыло осуждающее лицо отца, послышался счастливый смех матери.

Долго терла себя мочалкой, остервенело смывая липкие прикосновения. Долго рассматривала свое отражение в запотевшем зеркале, пытаясь найти себя прежнюю. Что-то треснуло во мне. Надломилось. Что-то такое, что, наверное, не исправиться уже никогда.

8. Глава 8

Ничего так, съездили на завод. Я уже сорок минут сижу в машине, загородом, посреди пшеничного поля и всматриваюсь в спины беседующих неподалеку мужчин. Как не напрягала слух, получалось услышать только обрывки фраз. Черт бы их побрал. Понятное дело, решают какую-то проблему. Не зря Студинский не доехав к «ТехМашу» свернул на проселочную дорогу, моментально отреагировав на телефонный звонок.

— Лид, подожди тут, — попросил отключившись. И когда на горизонте замаячила Ауди, направился к ней, оставив меня грызть ногти от нетерпения.

Сама виновата. Возможно, если бы была более приветлива с утра, взял бы с собой, а может, лишний раз накручиваю и так сжатую до предела внутреннюю спираль. Боюсь, что когда она выстрелит – разнесет в пух и прах всё вокруг.

Разве я виновата, что после содержательного диалога с Тимуром, откровенной беседы с отцом и бессонной ночи накануне завалилась спать? Да, в семь вечера. Рабочий день давно того, закончился, если что, а Студинскому приспичило пообщаться!! Да, знаю, что обещала быть на связи и всё такое, но блин, вчера был именно тут случай, когда хотелось затеряться, скрыться из виду и никого не видеть и не слышать. Если бы он только знал, каких усилий стоит находиться рядом с ним и смотреть в глаза.

Он тоже хорош: приехав с утра под самый подъезд, сразу набросился с упреками.

— Я же просил быть всегда на связи!