И вдруг порвал уютное раблезианство резкий утробный звук – старый холодильник задребезжал, включившись, затрясся, как в лихорадке. Катька вздрогнула, уронив ложку на пол:

– Фу ты, зараза… Как затрясется, я всем организмом пугаюсь! Коль, когда мы на дачу новый холодильник наконец купим?

– Нет… Не хочу новый, пусть этот останется. Я от него в ностальгию впадаю, он мне юность напоминает.

– Ну уж… – недовольно пробурчала Катька, наклоняясь за ложкой. – Ты как скажешь, Коль, ей-богу… Где холодильник и где твоя юность…

– А что? Помнишь, как мы под это дребезжание на кухне сидели, «Архипелаг ГУЛАГ» читали? Как на той кухне мои студенческие друзья собирались, тещины пироги ели, водку пили… Холодильник заурчит, зайдется в падучей, а мы дружно вздрагиваем! Хорошо ведь было, девчонки, помните? На фоне этого урчания-то? Неужели забыли? А как мы спорили! Как сойдемся с твоим Гришкой, Сань… Светлая ему память, умный и добрый был мужик…

– Спасибо тебе, Коль.

– Да за что?

– Что Гришу добрым словом вспомнил.

– Да ну тебя… Я его и не забывал никогда. Нет, как мы жили, девчонки, а? Интересно ведь жить было! Когда все вопреки! По телевизору одно таддычат, а мы – другое, мы – «Архипелаг ГУЛАГ» с «Одним днем Ивана Денисовича»… А ты, Сань, помнишь, как «Мастера и Маргариту» тайком читала, бледную перепечатку на папиросной бумаге, неужели забыла? Тогда почему-то и Булгакова запрещали, во дураки… Нет, помнишь, Сань?

– Помню, Коль. Конечно, я все помню.

– Ну, понеслось… – тихо, со вздохом произнесла Катька, обведя их лица тоскливым взором. – Читатели, блин, революционэры… Клара Цеткин с этим, как бишь его…

– С Карлом Либкнехтом, – опершись о край стола, чуть приподнялся на стуле Коля, важно наклонив голову вниз и блеснув проплешиной, будто и был этим самым Карлом Либкнехтом. Смешно получилось, да.

– Во-во. С ним самым, – не приняла мужней насмешливости Катька. – Лучше скажите, революционэры, вам чай делать или кофе варить?

– Да все равно, Кать… – отмахнулся от жены небрежно Коля. – Дай поговорить-то…

– Да о чем еще говорить? И без того понятно – новый холодильник покупать не будем.

– Да не о холодильнике! Бог с ним, с холодильником! Вечно ты меня с мысли сбиваешь! Что-то я еще хотел сказать… Не для тебя, для Сани. Помнишь, Сань, тогда еще этой строчкой Маяковского всех по голове долбали, куда эту голову ни сунешь – «…я себя под Лениным чищу»? А на самом деле выходило, что мы-то себя под Солженицыным чистили! Каково, а? Ночами! На кухнях! Вопреки! Вот же время было! А нынешние чего, под кем себя чистят, а? Под новыми холодильниками, которые не урчат?

– Ой, Коль! – досадливо обернулась от плиты Катька с заварочным чайником в руках. – Меня ругаешь, а сам так и привязываешься к этим холодильникам! Ну кому плохо, если они не урчат?

– Да хорошо, конечно… Только никто на кухнях больше не сидит под водочку, да чтоб с любимыми бабами, да разговоры не разговаривает, споры не спорит… Просто едят, потом просто спят. Физиологическую нужду справляют. Тоска. Нет уж, пусть он стоит, пусть урчит, а я посижу, послушаю…

Коля отвернулся к окну, вздохнул. Она глянула на его сухой длинноносый профиль – постарел… А все равно красавец. Потому что свой, родной. Уютный, как домашние тапочки. Милый, милый Коля. Тоже вздохнула вслед за ним…

Коля вдруг отвел взгляд от окна, уставился на нее подозрительно.

– А ты чего такая грустная приехала, Саш? Вон, глаза как у спаниеля. Опять обидой на невестку изводишься?

Моргнула, озадачилась с ответом – врасплох застал. Потом ответила осторожно, будто боясь оступиться неверным словом: