«Ты лучший…». Юрий Шмильевич не дожил до этих слов всего один день.

Далее все происходило как в замедленной съемке.

В наш шатер то и дело заходили какие-то люди, произносили слова соболезнования, пытались утешить. Поддержать нас приехала Анита Цой. Но Дима никак не реагировал. Он просто сидел и молчал. Я в это время занималась в основном Мишей, у которого то и дело выступали слезы. Когда Дима поднимал голову, я видела его абсолютно стеклянные глаза, которые смотрели сквозь меня, сквозь остальных присутствующих. Мне было страшно.

– Дима, ты только держись, хорошо? – трогала я его за плечо. – Ты только держись, пожалуйста, ты должен быть сильным. Это больно, но ты держись. Иначе ты ничего не выиграешь в жизни…

Он молчал.

Дима получил «матрешки» из рук организаторов – «Лучший артист», «Лучший певец» – со сцены со слезами поблагодарил Юрия Шмильевича. А в это время я, Маша Малиновская, Костя Николаев, ребята из группы «Динамит», президент Fashion-TV Катя Витебская, Миша Айзеншпис, стоя перед сценой, держались за руки и «болели» за него.

Наконец, как планировалось, Дима запел. Наверное, я назову это выступление одним из самых сильных в его жизни. Хотя… Поймите меня правильно, дорогие читатели. Дима – действительно талантливый артист и он потрясающе играет на сцене те песни, которые исполняет. Но сейчас он вложил в эти звуки, в эти слова все свое отчаяние. Это было настолько пронзительно, что на огромной площади, полной праздной публики, среди которых были не только его поклонники, но и недоброжелатели, царила мертвая тишина все время, пока он пел. И лишь когда он замолчал, площадь взорвалась криками и аплодисментами. А Дима в это время стоял на сцене и смотрел на публику. Просто стоял.

После этого выступления Дима забрал своих «матрешек» и все так же молча, ни с кем не прощаясь, уехал домой…

Назавтра в Доме кино должно было состояться прощание. Почтить память Юрия Шмильевича приехали не только родные, но и очень многие артисты, продюсеры, деятели культуры. При жизни Юрий Шмильевич не был фанатично привязан к одежде, но по желанию его родных привезли чуть ли не весь его гардероб – и долго прикидывали, в чем проводить его в последний путь.

Мы с Димой пришли в Дом Кино в числе первых. Накануне у меня состоялся тяжелый разговор с Виктором Николаевичем, – и, наверное, я могу сейчас уже точно сказать, что именно этот день положил начало нашему дальнейшему разладу.

Виктор Николаевич убеждал меня не ходить на похороны Айзеншписа.

– Куда тебя несет?! – эмоционально вопрошал он. – Ты что ему, родня? Сестра? Подруга? Кто ты вообще такая?!

– Я знала и очень уважала этого человека. И я пойду! – Я была полна решимости.

– Я не разрешаю тебе идти! – повысил голос Виктор Николаевич.

– Ты не можешь мне запретить, – тихо добавила я и продолжала собираться.

Это был первый случай, когда я ослушалась своего высокопоставленного и влиятельного мужа.

По странной иронии судьбы в этот день мне позвонили из службы доставки. Пришла одежда из Италии, которую я заказывала для Димы специально к церемонии RMA-2005. Но посылка опоздала – премию вручили вчера. Когда я сообщила Диме о том, что доставили его одежду, он с какой-то грустной ухмылкой прокомментировал:

– Все к одному…

Похоронили Юрия Шмильевича на Домодедовском кладбище. Могила буквально утопала в венках и цветах. После похорон мы на автобусах направились на поминки, организованные вдовой покойного Еленой Ковригиной и клубом «Монолит», членом которого он был.

Еще в автобусе я почувствовала неладное. Появились какие-то списки, вовсю шло обсуждение, кого из присутствующих в клуб пустят, а кого нет. В итоге, когда мы приехали в «Монолит», зал оказался полупустым. Это было немыслимо – почтить память Айзеншписа хотело прийти большое количество людей. Однако Елена решила ограничиться лишь родственниками и кое-кем из подопечных. Ни Костю Николаева, который был Юрию Шмильевичу как сын, ни Катю Витебскую, президента Fashion-TV, в «Монолит» попросту не пустили.