– Мне всегда хотелось тебя увидеть, – немного мрачно говорю я своему сыну. – Больше всего на свете я хотел оказаться рядом с тобой. Но обстоятельства складывались таким образом, что я не мог вернуться в Россию. Не мог. Ты должен меня понять. Ты помнишь, как тебя украли?

– Смутно, – Костя улыбается. – Кажется, меня куда-то увезли, а потом привезли. Ничего особенного не помню.

– И хорошо, что не помнишь, – говорю я ему, наблюдая за «Линкольном». – Тогда меня чуть не убили. Мне пришлось согласиться на обмен. Предложить себя вместо тебя.

– Как тебе удалось спастись? – деловито интересуется Костя.

– Я убежал от них. – Не нужно рассказывать ему, каким именно образом я спасся. Пусть он не знает, что за его спасение я заплатил жизнями троих преследователей. Пусть он этого никогда не узнает.

– Странно, – говорит Костя, – они ведь могли снова меня забрать. Почему они этого не сделали?

– Они решили, что я погиб, – пытаюсь объяснить я ему, когда в разговор вмешивается Саша.

– Ты мне никогда этого не рассказывал, – говорит она с сильным английским акцентом.

– Это неинтересно. – Я совсем забыл, что подобные темы не для детей. Этот проклятый «Линкольн» выводит меня из состояния равновесия.

Саша обиженно умолкает. Костя чуть насмешливо фыркает и неожиданно спрашивает меня:

– И почему ты теперь Алекс Келлер? Что за фамилия? Откуда она у тебя? Ты стал евреем?

– Это немецкая фамилия моей второй жены. Евреем я не стал, хотя отношусь к ним с большим уважением. Здесь, в Америке, их очень ценят за ум и предприимчивость.

– У нас тоже ценят, – хмыкает Костя, – все банки, газеты и телевидение в руках евреев.

– Хочу тебя сразу предупредить, – я стараюсь не говорить менторским тоном, чтобы мои слова не выглядели назидательными, но некоторые основные правила поведения в Америке он должен понять, – здесь не принято говорить такие вещи. Не принято кого-либо оскорблять из-за национальной принадлежности. Все, что ты мог себе позволить там, здесь нельзя говорить ни в коем случае. Среди слушающих тебя может оказаться человек, понимающий русский язык. И ни в коем случае не говори слово «негр», это здесь – страшное оскорбление. Нужно говорить «афро-американец» или «темнокожий», если забудешь первое слово. Но слово «негр» забудь навсегда. А моя фамилия – это фамилия Сашиной мамы. Она мне не совсем женой была, – пытаюсь объяснить я ему, – то есть формально мы не были зарегистрированы, так как я официально был женат на твоей матери. Сашина мама должна была приехать со мной в Америку, – я выговариваю это быстро, чтобы не травмировать дочь, сидящую на заднем сиденье, – но тогда она не смогла. Не получилось.

– Что не получилось? – не понимает Костя.

– Ничего не получилось.

Ну как я могу объяснить ему свою жизнь в нескольких словах? Для этого нужны две бутылки водки и целая ночь для разговоров. Впрочем, у нас еще будет такая ночь. Мы сумеем еще объясниться друг с другом как двое мужчин. Сейчас при Саше не нужно вдаваться во всякие подробности.

– У меня была сложная жизнь, Костя, – признаюсь я сыну, – очень сложная. И нелегкая. Поэтому я вынужден был уехать. Уехать, чтобы спасти не только себя, но и вас. Много лет назад я думал, что поступил правильно. А теперь не знаю. Нам о многом нужно поговорить, многое рассказать друг другу. Ты работаешь в какой-то фирме?

– В банке, – отвечает Костя, – в служебной охране банка. После службы в погранвойсках нас охотно берут в такие места. Хотя я собираюсь учиться, думаю поступать в институт.

– Вот это правильно.

«Линкольн» идет точно на расстоянии пятидесяти метров от нас. Там двое мужчин, очевидно, профессионалы с железными нервами. Кажется, я знаю одного из них. Или я ошибаюсь? Если я увеличиваю скорость, они тоже увеличивают ее, если чуть замедляю, они тоже сбавляют скорость.