Вы можете сказать – пустяк, померещилось. Но знаете, померещилось очень внятно. Пробило до душевной дрожи.

Больше единых проездных я не покупал. И по пустякам Господа не беспокою. И вообще не беспокою. Зачем Его беспокоить? Господь всеведущ.

Господь думает о нас. Но Он не думает за нас. И чаще за Божий замысел мы принимаем собственный вымысел. Так выгоднее оправдать свои слабости.

В деревне Бог живет не по углам,

как думают насмешники, а всюду.

И. Бродский

Следующий мистический опыт я приобрел в селе Белый Колодезь, куда был брошен Судьбой и Орловским облздравотделом возглавлять местную участковую больницу после окончания клинической ординатуры по терапии.

Колпнянский (как звучит!) район Орловской области, где и находилась Белоколодезьская УБ, был (и остается) глубочайшей дырой между Орлом и Курском. Причем до Курска ближе. Но дорог не было (и сейчас, наверное, нет) – ни в ту, ни в другую сторону.

А в штате больницы и, соответственно, в моем подчинении, помимо прочих, был конюх. На вызовы я ездил на лошади, на случайных машинах и даже один раз на гусеничном тракторе.

Я хорошо был принят персоналом и подружился с видавшей виды, добрейшей, полноватой фельдшерицей Тамарой Ивановной, скорее годившейся мне в матери, чем в мои заместители. Начальный практический опыт я приобретал с ее помощью.

О первый врачебный опыт! Ты незабываем, как и первая любовь.

Белый Колодезь – довольно большое село, вытянутое вдоль запруженного ручья. Когда-то здесь была помещичья усадьба известного художника Ильи Шварца, от которой сохранились лишь двухэтажные людские, конюшни из красного кирпича да фамильный склеп, находящийся в небольшом парке-дендрарии. Разросшиеся деревья парка создавали густую, непроницаемую для солнца крону. Трава у их подножий не росла, парк был темен, и вороны гостили в полуразрушенном склепе.

На другом конце села жила знахарка – как ее звали местные, бабка Евдокия. Ранее она имела авторитет и клиентуру, сейчас старость, склероз и ревматизм. Лет ей было под восемьдесят. Моя фельдшер, Тамара Ивановна, начавшая лечить местных жителей еще до моего рождения и делившаяся со мной опытом и рассказами из жизни поселян, отзывалась о знахарке весьма уважительно: «Ну, если мается кто от болезни и доктора в районе или в области не помогают, то Евдокия может отчитать или травку дать. К ней даже из Курска приезжают. Но сейчас стара стала. Сила не та».

– Доктор, поедете на вызов к Горелову-мальчонке, так зайдите заодно к Евдокии, – сказала однажды Тамара Ивановна. – Жаловалась старая на простуду.

Собственно, я давно ждал этого приглашения.

Старая низкая изба, крытая почерневшей от времени соломой, стояла у самого ручья. Кусты калины, сирень. Бурьян.

Стукнув о дверь железным кольцом, служившим одновременно и ручкой, и отерев с сапог октябрьскую грязь, я вошел в сени. На стенах висели пучки трав. Некоторые были уже совсем ветхие. Другие явно летошние. Открыв вторую, обитую пестрой клеенкой дверь, я вошел в чистенькую и чрезвычайно бедную обстановкой горницу. В красном углу находился иконостас. Бумажные иконы. Лампадка. Засохшие букетики.

Евдокия лежала одетой на железной кровати. Еще одна женщина, чуть помоложе, встала мне навстречу.

Пожелав мира сему дому и сняв пальто, я приступил к осмотру. Хронический бронхит в стадии обострения – таков был диагноз. Сделал укол смеси анальгина с димедролом. Достал пару упаковок каких-то таблеток.

– Что попить из травок, вы, наверное, знаете лучше меня, – закончил я лечебно-диагностическую процедуру.