А потом опять раздался звук звонка. Женщина, стоявшая за дверью, оказалась внешне полной противоположностью Секи-сан, хотя они принадлежали приблизительно к одному возрасту. Прежде всего она была прекрасно одета. Ее платье не поражало оригинальностью, но сшито было столь идеально, что любая женщина выглядела бы в нем стройной и молодой. В ухоженной руке она держала сумку из цветной соломки с золотой цепочкой от Феррагамо, ступни обвивали коричневые ремешки босоножек от Гуччи. На меня пахнуло тонким запахом ирисов. Это была моя мать.

Я не сразу впустила ее в дом. Мы не виделись со дня моей свадьбы. Я не хотела, чтобы она вторгалась в мою новую жизнь. Ей там просто не было места. После смерти отца она не слишком заботилась о своей репутации. Больше всего мне хотелось зажмуриться и подождать, пока она исчезнет. Но вместо этого я лишь с глупым видом наблюдала, как она нетерпеливо постукивает ногой по плиткам.

– Может быть, ты впустишь меня, пока сюда не сбежались соседи? – едко спросила она.

Я чуть шире открыла дверь и отступила в дом. Она вошла и, нахмурившись, стала стаскивать босоножки в нашем крошечном коридоре. Но я не стала ее останавливать – пусть немного попыхтит. Сверху послышался плач Акиры, который, проснувшись, не обнаружил рядом мамы. Когда я спустилась с ним вниз, мать уже сидела за столом в кухне, пощелкивая пальцами.

– Так это мой внук? – сразу же спросила она.

– Да, это Акира, наш сын.

– А почему ты не сообщила мне о его рождении?

– Просто времени не было, – пробормотала я.

– Он же не только что родился. Сколько ему? Месяцев шесть – восемь? Или уже год?

Больше всего мне хотелось, чтобы она ушла, и я стала соображать, как бы ее спровадить.

Посмотрев на чашку Секи-сан, она сказала:

– Значит, к тебе уже ходят гости. Так рано могут зайти только соседи. Зря ты пускаешь их в дом. Надо было сделать вид, что ты спишь или тебя нет.

– Раньше надо было меня учить, – буркнула я.

Мать не обратила на мои слова внимания.

– Следовало сразу мне сообщить. Я бы тебе помогла. С малышами столько возни…

Я не ответила, потому что знала, что мать кривит душой. Она ни за что не бросила бы свой гольф, икебану и вечеринки, чтобы помочь мне.

Она стала рассматривать меня бесстрастным взглядом ученого.

– Ты похудела. Тебе идет. Когда грудь станет поменьше, будешь совсем неплохо выглядеть.

Но я отказалась принять этот знак перемирия.

– Завари мне чай, – распорядилась мать. – И давай доедим пирожки. На вид они очень приличные. Где ты их купила?

– Соседка принесла, Секи-сан.

– Держись подальше от соседей. От них одни проблемы, – снова завела свою песню мать.

– Как я могу не пускать их в дом? Это же невежливо.

Мать фыркнула и ничего не сказала. Я отдала ей Акиру, удивившись, как легко она согласилась взять его на руки. На ней ведь дорогое платье и все такое.

Когда я вернулась к столу с чаем, она заявила:

– Вижу, что муж тебя балует. Молодец. Красивая сумка, но слишком банальная. В следующий раз покупай Феррагамо.

Я уже открыла рот, чтобы рассказать ей о своем вчерашнем вояже по магазинам, но последняя фраза остановила меня. Ко мне вернулось чувство неполноценности, которое она всегда старалась мне внушить. И тут Акира потянулся ко мне и опрокинул ей на колени чашку с чаем. По желтому дизайнерскому платью растеклась коричневая жидкость. Мать взглянула на пятно, и ее лицо стало чуть напряженным. Молча передав мне ребенка, она пошла в ванную, прихватив с собой сумку. Я услышала звук льющейся воды и шум фена. Когда через десять минут она выплыла из ванной, на ее платье не было ни пятнышка. Макияж она тоже успела поправить. Выглядела моя мать на все сто.