До Каса Бреза Николас добрался довольно поздно, около девяти часов вечера, но приподнятое настроение почти помогло ему справиться с боязнью темноты. На обратном пути в переполненном автобусе было весело, опять много смеялись, но больше пели – ах, это высокое каталонское пение с резкими перепадами тона и вибрирующими пассажами, к которому он, сам того не ожидая, присоединился. Его хвалили за большой улов, особенно восхищался длинноносый, который так ничего и не подстрелил, и называли смельчаком и стойким парнем. Воодушевленный общим вниманием, он даже не позволил Хосе выйти из автобуса, чтобы проводить его до виллы.

И сейчас в полном одиночестве Николас поднимался к ступеням патио, почти не пугаясь теней, скрывавшихся и шелестевших в кронах падубов. Первым делом он собирался отправиться на кухню, показать форель Магдалине и попросить приготовить ее на завтрак. Он открыл входную дверь и замер, обнаружив за ней темный холл. До чего же темно было, как в большой пещере. Магдалина забыла зажечь хрустальную газовую люстру, свисающую с высокого потолка на металлической цепи. В мерцающем за спиной свете звезд, вытянув вперед руки, он сделал несколько неуверенных шагов. И вдруг оцепенел. Из буфетной слева доносились голоса: низкий, грубый мужской и резкий, испуганный женский – бранились Гарсиа и Магдалина.

Возвращение дворецкого было для мальчика полной неожиданностью. Кровь застыла у него в жилах; веселье и недавняя уверенность в себе его покинули. Осторожно, на цыпочках, стараясь не наступать на скрипящие доски, он повернулся, но тут внезапный порыв ветра с моря с силой захлопнул остававшуюся приоткрытой входную дверь.

Вновь очутившись в сгустившейся темноте, Николас замер, пораженный многократным эхом, мечущимся в высоком холле. В ту же секунду его ослепил поток света, и из буфетной вышел Гарсиа с масляной лампой в руке. В фигуре дворецкого Николасу всегда чудилось что-то зловещее, но теперь, в слепящем свете лампы, покачивающийся и особо тщательно переставляющий ноги, он был страшен, как никогда. Не имея сил сопротивляться, Николас был схвачен за руку и втащен в буфетную, где его расширенные зрачки с трудом различили мрачную, с опухшими глазами Магдалину, сидящую за белым эмалированным столом с остатками еды и почти пустой бутылкой агуардьенте.

– Маленький хозяин вернулся. – Гарсиа заговорил пугающе медленно, с той же тщательностью выговаривая слова. На гладком, бледном, как кость, лице рот казался открытой раной. – И где же маленький хозяин был?

У Николаса отнялся язык, он в ужасе смотрел на это страшное смеющееся лицо, не в силах отвести взгляд. Наконец он смог выговорить:

– На рыбалке.

– На рыбалке… – протянул Гарсиа. – А где же рыба?

Николас молча протянул ему корзину, которую все еще сжимал в дрожащей руке.

Гарсиа медленно взял ее и вдруг резко вытряхнул содержимое на стол. Две форели соскользнули на пол с противоположной стороны. На эмалевой столешнице осталась третья, самая маленькая, ее выгнувшийся хребет выглядел жалким и убогим.

Гарсиа презрительно фыркнул:

– Разве так подают рыбу?.. Нечищеная, сырая.

У Николаса от страха ноги приросли к полу, а дворецкий схватил с блюда хлебный нож и одним ударом отсек голову маленькой форели. По белому столу потекла тоненькая розовая струйка крови.

– Я не позволю обращаться с собой как с поваренком! – рявкнул он мальчику. – Ты меня понял?

– Да, – пробормотал Николас, видя, что от него ждут ответа.

Гарсиа усмехнулся, не шевельнув губами:

– Что же ты дрожишь, маленький хозяин? Не ожидал увидеть меня здесь? Разве тебе не известно, что я ухожу и прихожу когда пожелаю?