Это было, без сомнения, самое пустынное и унылое место, которое ему довелось увидеть за тридцать с небольшим лет жизни, поскольку сухая пыльная мгла была совсем непохожа ни на пелену высоко в горах, ни на густой предрассветный туман в глуши сельвы, скорее уж это был вязкий и затхлый – словно безжизненный – воздух, в котором предметы, животные и даже люди, оказавшиеся запертыми на чердаке вселенной, являли собой тоскливое зрелище.

За исключением «тамбо»[10], или небольшого форта, в котором он провел прошлую ночь, – черный и надменный, дерзкий и мощный, тот занимал стратегическую позицию у края дороги и держал под контролем небольшое ущелье, служившее проходом в длинную долину, которая, поднимаясь, тянулась до высокогорья, – все постройки, рассеянные по окрестностям, были сложены из высохшего необожженного кирпича, настолько рыхлого, что капни на него водой – и он растает, словно кусок сахара.

– Когда здесь последний раз шел дождь?

Курака, который вновь подошел к нему, в то время как двое его подручных спешно зашагали назад – по дороге, ведущей в Тумбес, удивленно огляделся по сторонам, словно вопрос застал его врасплох, а затем отрицательно покачал головой:

– С тех пор как Виракоча[11] создал море и землю, с этой стороны гор не выпало ни одной капли воды. Так были наказаны за злобность здешние жители, попытавшиеся забить его камнями. Он навеки их проклял, лишив возможности видеть голубое небо и благословения дождя.

Глядя на редких местных жителей, которые позже попадались им по пути, Алонсо де Молина пришел к заключению, что божье наказание было вполне заслуженным, поскольку те показались ему самыми грязными, пыльными, грубыми и отталкивающими из всех, что он встречал во время своих приключений в самых разных уголках планеты, и даже солдаты и носильщики Чабчи Пуси сторонились их, словно боялись или же те на самом деле были зачумленными существами.

Инка, по-видимому, тоже чувствовал себя неуютно в этих краях и, как только они входили в какую-нибудь грязную и вонючую деревушку, сухо прищелкивал языком, понуждая тех, кто нес его на плечах, двигаться бегом.

Испанец с самого начала отверг предложение проделать часть пути в паланкине не столько потому, что ему не нравилось кого-то обременять, сколько прислушиваясь к интуиции, которая подсказывала ему, что в подобных условиях он окажется беззащитным перед всякой неожиданностью.

Годы, проведенные в сражениях и засадах, приучили его постоянно держать ухо востро, и, как в Панаме, так и в Новой Гранаде, он не раз избегал гибели благодаря быстроте реакции и совершенно точно – своего рода шестому чувству, которое за десятую долю секунды предупреждало его о подстерегавшей опасности.

И вот теперь ему предстояло очень долгое путешествие по стране, куда до сих пор не ступала нога ни одного европейца; кто знает, какого рода опасности поджидают его за каждым поворотом дороги. Вот поэтому он и не собирался ехать в паланкине: не дай бог размякнет и ослабит оборону, ведь он умеет давать отпор неприятелю, стоя на земле, но никогда не пытался делать это, сидя в полутора метрах над землей.

Поэтому, проходя мимо крестьян с землистыми лицами и взглядом исподлобья, которые подобострастно склоняли голову перед процессией, но потом косились им вслед, пряча руки в складках своих широких одежд, он всегда принимал горделивый вид, крепко сжимая аркебузу, а рукоятка меча позвякивала о нагрудник сияющей кирасы.

Алонсо де Молина замечал и раньше, что его рост (почти на две кварты[12] выше самого рослого туземного воина), вооружение, одежда, а главное, темная и густая борода наводили на туземцев ужас и почти так же сильно притягивали женщин, и вполне сознавал, что хотя здешний народ и кажется вполне себе мирным, будет нелишним постоянно помнить о том, что в решающий час он способен превратиться в страшного врага.