Майкл сказал мне, что и родители, и друзья считали Клер просто чудесной, умной и душевной девушкой. Он был с этим полностью согласен. Все были уверены, что он непременно потеряет ее, если не сделает ей предложения. Майкл, неожиданно для себя самого, сказал Клер, что хочет завести семью и детей, предложил пожениться, а потом они нашли себе жилье и начали планировать свадьбу. Он сделал все это, потому что думал, что должен это сделать; он думал, что должен хотеть это сделать. А теперь он здесь, у меня в кабинете, за считаные недели до свадьбы… Потому что чувствует, что закончить начатое просто не сможет.

Мне хотелось думать, что, отменив свадьбу, Майкл поступил смело, но это его решение казалось мне таким же бездумным, как и сделанное девушке предложение. Да и разговоры о сексуальной ориентации звучали не очень-то убедительно. Я подозревал, что он просто нашел единственную отговорку, которую, по его мнению, могли принять окружающие его люди.

Было ясно, что он отчаянно пытается предотвратить свадьбу, но он мне не говорил, почему это делает, а сам я не мог догадаться. В своем отчете я сделал вывод, что он вот-вот сорвется в депрессию, и поэтому нуждается в немедленной помощи. Ему был необходим опытный психотерапевт, способный помочь ему понять причины депрессии, а также разобраться в породивших ее глубинных проблемах и комплексах.

В моих записках тех времен присутствовал еще один пункт, возможно, объясняющий, почему я не узнал его голос, когда он позвонил мне по телефону: я чувствовал, что не смог наладить с ним хороший контакт.

Во время первичных консультаций мне необходимо собрать о пациенте максимум информации, то есть узнать историю его жизни, понять историю развития его проблем. Но важнее всего – сделать так, чтобы, уходя с первой встречи, пациент твердо знал, что его услышали. К финалу этой беседы он должен чувствовать, что ему удалось высказать мне все, что он пришел мне рассказать, все, что ему было нужно мне рассказать, а я, в свою очередь, все это выслушал и обдумал.

Во время практически любой консультации бывает момент, когда что-то щелкает, как выключатель, и оба собеседника начинают чувствовать, что полностью понимают друг друга.

Когда это происходит – а произойти это может почти на любой стадии беседы, – и у пациента, и у психоаналитика возникает ощущение, что консультация закончена, что то, что надо было сделать, сделано. Но с Майклом у нас этого не получилось.

У меня появилось несколько идей, и я их рассказал Майклу, но в конечном итоге мне показалось, что на него ничего толком не действует. Когда пришло время прощаться, у меня было смутное ощущение, что я проиграл.

Я успокаивал себя мыслями, что Майкл был не очень заинтересован в том, чтобы его выслушали. Скорее, он хотел от меня конкретного результата – он хотел окончательно отменить свадьбу, и, судя по всему, ждал, что я дам ему на это разрешение. Мне думалось, что он хотел услышать от меня что-то, что можно будет предъявить невесте и родителям в качестве своеобразной медицинской справки, навеки освобождающей его от необходимости жениться.

Кроме моих записок, в его истории болезни был всего один дополнительный документ – фотокопия моего письма доктору Х., в котором я описывал ход консультации и сообщал, что направил Майкла к нему. «Кто знает, – написал я в этом письме. – Может быть, он просто еще не встретил свою единственную и неповторимую».

Сидя за столом, я закрыл папку с историей болезни и задумался, что сталось с Майклом за все эти годы? Может быть, он теперь женат и воспитывает детей? Что заставило его отказаться от свадьбы с Клер? Я вернул папку в шкаф, где храню архивные материалы, и закрыл офис на ночь.