примитивнейший вирус, так называемый прион. Читаем: «Многие вирусы вызывают болезни, внедряясь в жизненную систему хозяина, атакуя его специфические клетки и заменяя клеточную ДНК своей копией (…). Тело хозяина распознает инфицированные клетки как “чужие” и пытается устранить их с помощью иммунной системы». И далее: «Иммунная система хозяина отчасти продолжает признавать инфицированные клетки нормальными, и поэтому действует против них менее агрессивно». На второй стадии «индивид остается человеком лишь внешне, новая ДНК стремится увеличить существующую структуру, а не изменить ее». Также уточняется, что «вирус успешно действует путем адаптации, а не разрушения».

Существует также предположение о том, что в прошлом мифы и легенды о вампирах порождались так называемыми «порфириями» – группой заболеваний, вызывающих анемию, эритродонтоз (патология, при которой зубы приобретают фосфоресцирующий оттенок), светочувствительность и непереносимость чеснока. Эти симптомы создавали вокруг людей, болеющих неизведанной тогда порфириновой болезнью, ареол таинственности.

В литературе (от Библии до книг современной культуры[35]) мифы и легенды о вампирах описываются как вариант культуры черной магии северно-восточного славянского мира, то есть территорий современной Литвы, Чехии, Польши, Венгрии, Сербии, Германии, Румынии[36].

Среди самых известных современных авторов[37] отметим имя писательницы Стефани Майер[38] – автора серии романов под названием «Сага о Новолунии» («Сумерки», «Новолуние», «Затмение», «Ломая рассвет»[39]), повествующих о перипетиях жизни Изабеллы Свон, молодой особы, влюбившейся в вампира Эдварда Каллена. Эта серия из четырех книг (которые продаются в киосках на соседних с хлебом полках) служит образцом и создается сильнейшая структурная связь таких заболеваний как ликантропия и вампиризм с огромным массовым потоком кинофильмов[40], театральных постановок, песен, поэзии прежде всего в жанре ужасов. Ужасы востребованы и любимы массой несчастных, больных людей, а также молодежью[41]: на третьем месте по популярности после наркотиков и навязчивого секса идут «ужастики». Культура подобного удовольствия востребована везде – от Японии до Великобритании.

Писательница Джордан Скотт обвинила Стефани Майер в плагиате. По ее мнению, Майер скопировала ее роман «Ноктюрн». По-моему, плагиата не было, просто обе они, как и другие, менее известные авторы, составили своеобразный «декалог», описали норму наваждений, присущих компенсаторным фантазиям многих женщин. Это одна из программ латентной шизофрении, привнесенной монитором отклонения. Тридцать лет назад в ходе исследования женской психологии я обнаружил в бессознательном многих женщин присутствие одной и той же динамической структуры. Известно, что Фрейд[42], Юнг[43], Адлер[44] и другие психологи ограничивались анализом пациентов, принадлежавших лишь к одной определенной культуре, но никто из них не проанализировал, например, африканцев, китайцев или представителей других народов. Я же хотел проанализировать всех и понял, что в стереотипах – особенно связанных с монитором отклонения, – все люди одинаковы: они используют одни и те же слова, образы, способ мышления. Поэтому писатели определенного склада, привыкшие прислушиваться к «голосу в голове» или обращать внимание на особые ночные видения, пишут одинаковые романы. Таким образом, и Джордан Скотт, и Стефани Майер обратились к одному и тому же источнику, к одинаковой копии.

Отмечу также, что ночные сновидения, внедренные монитором отклонения (когда нейронные цепи головного мозга пассивны к просмотру определенных «фильмов» от монитора отклонения), одинаковы во всех первобытных и современных культурах