Тайком, точно вор, математик пробрался в столовую собственного дома. Он взял бокал, из которого пил Мюррей, чтобы сличить оставшиеся на нем отпечатки пальцев с теми, что были обнаружены в доме после кражи.

На следующий день во время прогулки профессор попросил Арнольда подождать его на скамейке возле полицейского участка, а сам тем временем отправился к констеблю Брауну – низенькому, подвижному человечку с водянистыми глазами, чьи рапорты изобиловали несуразностями и грамматическими ошибками. В частности, Браун дважды употребил местоимение «она», имея в виду Алана Тьюринга. Но эта опечатка – не самое удивительное в его рапорте.

В заявлении Алан Тьюринг ни словом не помянул Мюррея. Зато ввел в свою историю некоего торговца вразнос, продававшего непонятно что. Этот-то коробейник – ни имени, ни примет которого Тьюринг, естественно, так и не смог вспомнить – якобы и сообщил математику, что знает, кто вломился в его дом.

Разумеется, о том, откуда торговцу вразнос стало это известно, также не сообщалось. Ложь возымела действие, противоположное ожидаемому. Попросту говоря, Тьюринг подставился.

Что касается Харри, это был заурядный бандит. Он сидел в тюрьме в Манчестере за какое-то другое преступление, а теперь ему поручили ограбление дома на Эдлингтон-роуд. Предположить, что этот тип сотрудничал с полицией, было вполне логично.

«Мой приятель Арнольд занимался непристойностями с этим мужчиной», – заявил Харри Грин на допросе.

Само по себе это ничего не значило. Каких только оговоров не слышал на допросах Корелл от людей с криминальным прошлым. Как правило, подобные показания не имели значимых последствий. Особенно если объектом навета являлось лицо с более высоким социальным статусом.

Случай Тьюринга и в этом отношении стал исключением. Двое коллег из Манчестера, Уиллс и Риммер, ознакомившись с заявлением Тьюринга, усмотрели в нем ложь и решили идти в атаку.

4 февраля 1952 года они навестили профессора дома, якобы чтобы поговорить о подробностях кражи, но чуть ли не с порога принялись угрожать. Корелл относился скептически к лобовым атакам и очным ставкам, но на этот раз эта стратегия себя оправдала. В конце концов, подозреваемый был не какой-нибудь заурядный уголовник. От таких Тьюринг отличался в том числе и повышенной уязвимостью. Возможно, он и не подозревал о том, что за ним охотится полиция.

Тьюринг стал жертвой преступления, написал заявление, а потом явился в участок с новой информацией по делу. Мог ли ученый предположить, чем это для него обернется?

«Нам все известно», – заявил инспектор Уиллс.

Этого оказалось достаточно, чтобы вывести Тьюринга из равновесия.

Пересказывая в очередной раз свою историю, профессор совсем запутался. Он плутал вокруг да около, старательно обходя самые важные для полиции детали. Торговец вразнос так и остался бесплотным призраком.

«У нас есть основания подозревать вас во лжи», – констатировал Уиллс. Момент истины неумолимо на-двигался. Корелл представлял себе, как Тьюринг топчется в нерешительности, высматривая обходные пути и готовый ухватиться за первую попавшуюся соломинку. Возможно, он решил, что признание принесет ему облегчение. В таком случае Тьюринг совершил еще одну роковую ошибку.

Полицейские предвкушали победу и не желали ничего другого, кроме как упрятать беднягу за решетку. Их триумф означал падение Тьюринга.

Корелл пытался угадать его логику. «Я не могу лгать. Я человек с положением…» Никто не мог осудить его без признания им собственной вины.

Наконец, эта его коронная фраза: «У нас с Арнольдом Мюрреем был общий бизнес».