– Мы здесь все уже совсем не те, кем были раньше, – сказал он.

– Не в этом смысле, – сказала Алиса. – Есть множество параллельных, почти одинаковых миров.

Она запнулась, припоминая объяснения профессора, и вдруг с ужасом подумала, что ей никто не поверит. Но перед ней, в полумраке пещеры, все-таки сидели лучшие умы планеты – точнее, те из них, кто еще выжил.

– А, так у вас там то же, что и у нас, – догадалась Брюнгильд. – Ты хотела спастись, девочка? Вы думали, что у нас тут лучше?

На этот раз засмеялся не только Смит, но и Ошуга.

– Перестаньте, – одернул их Йенсен. – Это невежливо.

– Нет, – сказала Алиса. – Вы движетесь во времени немного впереди нас. Профессор Минц был уверен, что он или… кто-нибудь другой… успеет создать противоядие от вируса ненависти. И он послал меня за формулами.

На этот раз никто не смеялся.

– Мы бы очень хотели помочь тебе, Алиса-из-параллельного-мира. Ты славная девочка, и в нашем мире ты была такой, – очень мягко сказала Брюнгильд. – Но…

– Я уже поняла, – печально ответила Алиса.

– Минц не успел, – сказал Смит. – Никто не успел. И теперь они сидят в крепости, и…

– Не надо, – перебил его Йенсен. – Девочка и так уже всяких ужасов насмотрелась.

– Ничего! – возразил Смит с неожиданной яростью. – У себя дома она еще и не такое увидит! Пусть привыкает!

– Что делают те, кто остался в крепости? – сама не зная зачем, спросила Алиса.

– Минц не успел изобрести противоядие, – сказал Ошуга. – Но он снабдил нас фильтрами. Мы не заразились, когда лиловый шар взорвался. А некоторые ученые не успели воспользоваться фильтрами.

– Хватит ее щадить! – взорвался Смит. – Не «не успели», а «не захотели»! Это все Вернер! Я всегда подозревал в нем социопатические наклонности! Он говорил, что естественная агрессия в нашем мире слишком репрессирована воспитанием, что эти пришельцы с Бродяги, сами того не зная, не гибель несли нам, а освобождение! Что мы слишком скучно, слишком сладко, слишком безопасно живем! Что в нас убивают естественный дух конкуренции, что…

– В общем, он говорил многое, – перебила его Брюнгильд.

Алиса молчала, втянув голову в плечи. А ведь она сама недавно думала так же, как Вернер. Это будет весело – вот что она думала. Бегать, стрелять… И ни о чем не думать. И только кишки веером!

Чужие. Всегда чужие кишки веером. Не свои и не кишки друзей. Алиса непроизвольно посмотрела в ту сторону, где лежало то, что еще недавно было профессором Минцем. Его тело было какой-то странной формы и слишком маленьким для того, чтобы принадлежать человеку. «Ноги, – вдруг поняла Алиса. – У него нет ног, и…»

Она запретила себе вглядываться в полумрак дальше.

– Но когда половина из этих горе-ученых поубивала вторую половину, выжившие поняли, что ошиблись, – продолжал Ошуга. – Сыворотки нет и в нашем мире, ни у Вернера, ни у Тубаи. И они принялись ловить нас, тех, кто не заразился.

– Зачем? – тупо спросила Алиса.

Это было слишком много для нее.

– Они переливают себе чистую кровь, – просто ответил Ошуга. – Они думают так спасти себя.

Алиса припомнила все, что знала о вирусе ненависти. Он был неизлечим в первую очередь потому, что необратимо менял клетки организма. Смысл сыворотки, которую придумал Тубаи, как раз и заключался в том, что она должна была блокировать эту способность вируса, и он должен был оставаться только в крови. Лейкоциты должны были рано или поздно убить вирус в крови, оптимистично предположил Тубаи, и человек должен был выздороветь.

– Но им это не поможет, – в тон ее мыслям произнес Йенсен. – Мое последнее дело было аналогичным. Вирус уже повредил клетки их мозга, всего тела… Они просто оттягивают свой неотвратимый и мучительный конец. Но при этом губят еще и нас.