Анжелика то и дело проводила рукой по лбу, временами запуская пальцы в свои густые золотистые волосы и убирая их с влажных от пота висков в попытке хоть на миг ощутить прохладу; одновременно она, сама того не сознавая, силилась отогнать беспокойство. Она с жадным интересом переводила взгляд с одного мужчины на другого, губы ее были слегка приоткрыты – с таким напряженным вниманием она вслушивалась в их разговор. Но ловила она не слова, которыми они обменивались, а то, что было за ними скрыто. Внезапно отец де Геранд перешел в наступление:

– Не могли бы вы объяснить мне, господин де Пейрак, почему, если вы не враждебны Церкви, все жители вашей колонии Голдсборо – гугеноты?

– Охотно, отец мой. Случилось так, что я бросил якорь недалеко от Ла-Рошели как раз тогда, когда эта горстка гугенотов, которых вот-вот должны были бросить в королевские тюрьмы, убегала от драгун, посланных, чтобы их арестовать. Я погрузил их на свой корабль, дабы избавить от участи, которая показалась мне весьма плачевной, когда я увидел, что драгуны выхватили свои сабли. Не зная, что с ними делать, я отвез их в Голдсборо, чтобы они обрабатывали мои земли и таким образом заплатили за проезд.

– Почему вы избавили их от правосудия короля Франции?

– Сам не знаю, – отвечал Пейрак, небрежно махнув рукой и улыбнувшись своей сардонической улыбкой. – Возможно, потому, что в Библии сказано: «Могуществом мышцы Твоей сохрани обреченных на смерть!»

– Вы цитируете Библию?

– Она составляет часть Священного Писания.

– Как мне кажется, с опасным налетом иудаизма.

– Это же очевидно, что на Библии лежит налет иудаизма, – сказал Пейрак и рассмеялся.

К изумлению Анжелики, отец де Геранд тоже разразился смехом; на этот раз он явно расслабился.

– Да, это очевидно, – повторил он, охотно признавая нелепость того, что он только что изрек, – но, видите ли, сударь, в наши дни слова Священного Писания так часто смешиваются в умах людей с опасными ересями и заблуждениями, что мы должны с подозрением относиться к тем, кто ссылается на него. Кстати, господин де Пейрак, от кого вы получили грамоту, дающую вам право на землю, на которой стоит Голдсборо? От короля Франции?

– Нет, отец.

– Тогда от кого же? От англичан, что населяют берега залива Массачусетс и без всяких на то оснований считают себя хозяевами здешнего побережья?

Пейрак ловко избежал ловушки.

– Я заключил союз с абенаками и могиканами.

– Все здешние индейцы являются подданными короля Франции, причем в большинстве своем крещеными, и они ни в коем случае не должны были брать на себя подобных обязательств, не посоветовавшись с господином де Фронтенаком.

– Тогда пойдите и скажите им это.

Тон графа становился все более и более ироничным. У него была особая манера обволакиваться дымом своей сигары, что выдавало его раздражение.

– Что касается моих людей в Голдсборо, то они не первые гугеноты, ступившие на эти берега. Когда-то королем Генрихом Четвертым сюда был послан господин де Монс…

– Оставим прошлое. Сегодня вы, не имеющий ни грамоты на владение землей, ни капелланов, ни догматов, не поддерживаемый ни одной страной, предъявляете претензии на обширные земли и уже владеете здесь большим количеством поселений, факторий и людей, чем вся Франция, являющаяся хозяйкой этих земель уже много лет. И вы владеете ими единолично, разве не так?

Пейрак сделал жест, который можно было принять за знак согласия.

– Единолично, – повторил иезуит, и его агатовые глаза вдруг блеснули. – О, гордыня, гордыня! Этот неискупимый порок Люцифера. Ибо это неправда, что он хотел уподобиться Богу. На самом деле он претендовал на то, что своим величием он обязан только самому себе и собственному интеллекту. Не такова ли и ваша доктрина?