Отец Геранд бросил последний взгляд на Анжелику, и то, что он прочел в ее глазах, вызвало у него горькую и надменную усмешку.

Иронией он попытался оградить себя от жалости, которую, он это чувствовал, она испытывала к нему.

– Если вопрос, который вы задали мне, так вас интересует, почему бы вам, сударыня, не отправиться в Нориджвук и самой не узнать ответ у отца д’Оржеваля?

Вниз по Кеннебеку плыли три баркаса с надутыми ветром парусами. Во время последнего привала багаж перегрузили с индейских каноэ на эти более просторные и комфортабельные суда, подготовленные и оснащенные тремя людьми графа де Пейрака, которые, проведя зиму в фактории голландца, возвратились на небольшой серебряный рудник, открытый графом в прошлом году. У этого французского дворянина везде были союзники и свои люди, и мало-помалу под защитой его имени по всей Акадии раскинулась сеть рудников и поселений.

Сопроводив Флоримона, идущего к Миссисипи вместе с караваном Кавелье де Ла Саля, до озера Шамплейн, Жан Ле Куеннек как раз успел вернуться, чтобы занять место оруженосца графа де Пейрака во время этого плавания к океану. Он принес добрые вести о старшем сыне графа, но, по его словам, экспедиция к Миссисипи не обещала быть успешной из-за тяжелого характера ее главы – Кавелье.

Деревянный баркас, имеющий из парусов только грот и небольшой стаксель, вмещал не больше пассажиров, чем индейские каноэ, которые обладали поистине магической способностью к растяжению. Но плыть на нем было гораздо удобнее.

Жан Ле Куеннек управлял парусами, граф стоял за штурвалом, а Анжелика сидела на скамье рядом с ним.

Порывистый теплый ветерок играл ее волосами.

Она чувствовала себя счастливой.

Правильно говорят, думала она, что движение судна, плывущего по течению реки, полностью согласуется с устремлениями человеческой души. Та же свобода, переменчивость и преодоление. Полное владение собой и упоительное ощущение свободы от власти земных обстоятельств.

Она была с Жоффреем и чувствовала себя умиротворенной и в то же время бодрой. После Вапассу, после того, как они победили зиму, в ее душе воцарился мир. Она была счастлива. Ничто больше не могло нарушить спокойного течения ее жизни. Для нее имело значение только одно: то, что он с нею рядом, и она достойна его любви. Он сказал ей это на берегу Серебряного озера, когда по небу разливалось северное сияние. Она была его подругой, она дополняла его большое сердце и необъятный ум, она, знающая так мало, слабая и столько лет блуждавшая, сбившись с пути и нигде не находя себе приюта. Теперь она действительно принадлежала ему. Они признали родство своих душ, она и этот не похожий на других мужчина, такой пугающе мужественный и всегда готовый вступить в бой. Теперь они связаны воедино, и никто не сможет их разлучить.

Время от времени она поглядывала на него, впитывая в себя его образ, наслаждаясь созерцанием его смуглого, испещренного шрамами лица. Сейчас его брови были сдвинуты, а глаза – прищурены из-за невыносимо яркого блеска освещенной солнцем реки. Находясь совсем рядом, почти соприкасаясь с ним коленями, без единого движения она ощущала плотскую связь такой силы, что временами ее щеки розовели. И тогда он смотрел на нее, и взгляд его был загадочен и делано равнодушен.

Он видел ее тонко очерченный профиль и изгиб покрытой чуть заметным пушком щеки, небрежно ласкаемой золотыми волосами, которые трепал ветерок. Весна вдохнула в нее новые силы, формы ее округлились и смягчились, и вся она была полна чувственной грации, которая сквозила в каждом ее жесте, и даже когда она замирала в неподвижности.