Эмманюэль решила действовать. Обмирая от страха. Марианна была ей врагом, но все-таки они вместе сидели. Она ведь тоже человек. Для начала Эмманюэль взяла собственное одеяло и осторожно укрыла им съежившееся, застывшее тело.

– Спасибо, – еле слышно прошептала Марианна.

– Хотите, позову на помощь?

Марианна повернула голову. Впервые в ее взгляде не сквозила воля к убийству. Скорее отчаяние.

– Поговори со мной…

Справившись с изумлением, Эмманюэль придвинула стул к койке. Странное ощущение: сидеть у изголовья девушки, которая пыталась ее задушить несколько часов назад.

– О чем мне с тобой поговорить?

В конце концов, не так и трудно обращаться к ней на «ты». Она такая молоденькая. Почти что в дочери ей годится. Марианна казалась такой хрупкой, что Эмманюэль вдруг успокоилась, ошибочно решив, что перед ней измученная безобидная девчонка.

– Не знаю, – слабо откликнулась Марианна. – Все равно… О себе, если хочешь… Или придумай какую-нибудь историю.

– В том, как я жила, нет ничего интересного.

– Почему ты это сделала?

Почему я спросила? Зачем задавать этот запретный вопрос, изгнанный из тюремного обихода? Но ей было нужно знать. Изучить врага, чтобы успешнее бороться с ним. Услышать о чужом несчастье, чтобы забыть о своем. Осудить ужасное преступление, чтобы сгладить собственную вину.

Эмманюэль застыла на стуле, этот простой вопрос вогнал ее в панику.

– Можешь наврать, если хочешь, – добавила Марианна.

– Я… Я сама толком не знаю почему…

– Да знаешь, знаешь! Не хочешь говорить – твое право. Я не судья, не следователь.

– Я больше не могла… Не находила выхода. Полный тупик, дальше пути нет…

Флешбэк кошмара. Марианна поняла, что мадам Фантом собирается опорожнить свою совесть, как опорожняют мочевой пузырь. Начнешь и уже не остановишься. Муж пустил себе пулю в лоб, способ не хуже других избавиться от дерьмовой жизни. Длительная безработица, долги выше крыши. Пьянство как простое прибежище. Вечные хлопоты, постыдная необходимость идти по людям с протянутой рукой. Судебные исполнители, истеричный домохозяин, банкир-стервятник, отточивши клюв, нацеливающийся на добычу. Благотворительные столовки. Приговор суда, согласно которому вас выбросят на улицу, когда ласточки прилетят. И я прохожу через все это. Классика жанра, тысячу раз дежавю. Превратности, на которые всем наплевать.

– Я не была плохой матерью, но…

Она расплакалась, но это не помешало ей, будто рвоту в канализацию, извергать свою историю на Марианну.

– Они хотели забрать у меня детей, поместить в приют… Я не знала, как выйти из положения… Только я никак не могла допустить, чтобы нас разлучили. Дети не вынесли бы этого. И я тоже…

Эмманюэль вновь переживала драму в реальном времени. Положив руки на колени, вглядывалась в пол, будто могила разверзалась у нее под ногами. Нервы у Марианны дрожали, как струны «Фендера» под пальцами гитариста, нюхнувшего кокаина.

– Накануне выселения я дала им выпить снотворного, ничего не сказав…

Омерзительному рассказу прерывистое дыхание задавало ритм. Марианна проникала в ужас, вслушиваясь в этот чужой голос, который без лишних виражей вел ее прямо в ад, отвлекая от собственных страданий.

– Я тоже выпила снотворное. Хотела, чтобы мы ушли все вчетвером…

– Вчетвером?

– Я и трое… моих детей. Думала, мы встретимся там, наверху…

– Наверху? И ты веришь в эту бурду? – вскрикнула Марианна.

Эмманюэль метнула в нее взгляд, хлесткий, как пощечина. Как она смеет перебивать? Ведь она должна дойти до конца. Вот только конец пути уже обозначился.

– Вот только ты проснулась, да?