Когда гнев выдохся, мне начало казаться, что можно всё вернуть, если придумать хороший план. Но план не приходил, и я впал в депрессию. Имитация прежней жизни не принесла желаемого результата, будущее пугало, а судьба казалась обидно несправедливой.

Именно в этот момент Куратор появился второй раз, чтобы отвести дозревший до нужного состояния “объект” в группу таких же “везунчиков”. Общение с ними помогло мне понять, что это не конец света и нужно жить дальше. “Мягкое” принуждение с обещанием жестких последствий дало плоды. Раз все равно ничего изменить нельзя, то лучше стать Пешкой, чем потерять себя. И если после Инициации я сумею вернуться, то уже сам буду решать, вспомнят меня, или нет. Это и будет моим освобождением.

А сейчас ты просто должен дойти, Крок.

Крок… История происхождения прозвища была довольно банальной. В мелком возрасте увлекался динозаврами и как-то озвучил в кругу таких же незрелых приятелей мечту завести крокодильчика. Настоящего. В ванной. Дальше мечты дело не пошло, да и насмотрелся позже в сети, когда подрос, на кретинов, которые все-таки осуществили эту дурь. И на печальные последствия их хотелок. Но Крокодилычем меня прозвать успели, позже сократив до Крока…

Пятой стала Злата.

Я принял это с мрачным фатализмом. Пополам с облегчением. Я ведь сам этого хотел, верно? Но время уходило слишком быстро. Не уверен, что протяну в этом месте остаток отпущенных мне суток.

Проводник что-то буркнул, требовательно тыча лапой в сторону мелорна. Злата вдруг шагнула ко мне, обхватила слабеющими пальцами за шею, на миг прижалась губами к моей шее. И лишь потом, пошатываясь от слабости, девушка подошла к мелорну и принялась раздеваться.

Неожиданный жест.

Я воспринял его почти равнодушно, поглощенный собственной болью. Одежда расползалась клочьями в тонких руках девушки. Сперва на фиолетово-черных мох упала вельветовая куртка, затем Злата переступила с ноги на ногу, выбираясь из спущенных брюк. Цвет ткани выгорел до одинаково грязно-серых оттенков. Блузку и белье, более уцелевшие, чем верхняя одежда, девушка стягивала, напрягаясь из последних сил, прикусив губу до крови, с искаженным от страдания лицом.

Наконец Проводник подошел к девушке и равнодушно ткнул острием кинжала в подставленную ладошку, дрожащую от слабости.

В воздухе вдруг повеяло вечерней прохладой, хотя освещение не изменилось. Впрочем, весь мир уже казался скроенным из разноцветных клякс, и тем неестественнее смотрелись наши со Златой фигуры – одежда, кожа, глаза – все обесцветилось до состояния негатива. Мы здесь чужие, и мир нас не принимал. Растворял, как кусок окаменевшего от времени рафинада в холодной воде – медленно, но неумолимо.

Зябко ежась и дрожа всем телом, Злата протянула руку над мелорном.

Мне показалось, что побеги вокруг ее маленьких ступней ударили из-под земли раньше, чем первая капля крови сорвалась с ее ладони. Сбой в сознании. Из-за нарастающих внутренних повреждений я терял ощущение времени. Вот уже вся фигура Златы, без перехода, оплетена побегами с ног до головы. Они безжалостно вонзались в ее тело, не позволяя даже капле крови пропасть напрасно.

Крик, показавшийся странно коротким.

Затем я обнаружил себя тупо шагающим следом за Проводником. Лишь мысли о будущем помогали двигаться дальше, шаг за шагом. Надежда всегда умирает последней, она еще теплилась в душе.

Кожу жгло по всему телу, по ней словно непрерывно гулял раскаленный ветер, с безжалостностью садиста сдирая верхний слой. От боли хотелось выть диким зверем, и было плевать на приличия. Да и перед кем здесь тушеваться, если остались только двое – я и Проводник, совершенно чуждое мне по природе существо? Уверен, что ему плевать, буду я орать, или нет. Но если даже Злата, самая хрупкая из нас, не проронила ни слова жалобы, то и от меня Проводник не услышит ни звука.