В палате медсестра Нина, меча громы и молнии, распекала пациентку:

- Долго ты будешь терпеть эти побои!? А если он тебя в очередной раз убьет! Детей не жалко сиротами оставлять!? Или кого из детей покалечит! Да выгони ты его взашей! – возмущалась девушка, стоя у окна в лучах солнца. Ее лицо пылало праведным гневом, а сама она была похожа на карающую Немезиду.

На кушетке полулежала женщина лет сорока, с отекшим лицом нездорового серого цвета, на правой половине которого начал расцветать всеми цветами радуги огромный синяк. Довершили удручающую картину гипс на руке и застиранный больничный халат, видимо даже одежду некому принести.

- Светлана Викторовна, ну хоть вы ей скажите? Жалко ей муженька своего! А себя не жалко и детей не жалко!

- Нина, да хоть что скажи, пока человек сам не поймет, ничего другие не смогут сделать. Да и мы лечим тело, врачевателя душ в штате нет.

Нина махнула рукой, как-то отчаянно и безнадежно посмотрела на всепрощающую Лизу и вышла из палаты, прикрыв тихонько дверь.

После обхода Тимофей приуныл. Он-то рассчитывал на поток болезных и страждущих, чтоб опыт грести лопатой, а тут всего один хроник и дура-баба с рукой поломанной. Светлана Викторовна мгновенно считала его настрой и улыбнулась:

- Тимофей Алексеевич, не расстраивайтесь раньше времени. Ещё будет столько пациентов, что не продохнете, не то, что пообедать, в туалет некогда сходить будет. А пока есть время, вникайте. На обед мы с вами опоздали, но поесть все же надо. Пойдемте-пойдемте.