– В какой-то мере – да. Но это может проявляться в большей или меньшей степени.

– Говорят, за исполнение роли Ленина платят больше, чем за Отелло?..

– Возможно. И убежден, что это справедливо. Ведь актер берет на себя громадную ответственность…

…На протяжении всего разговора я испытывал странное ощущение. Что-то в редакторе казалось мне необычным. И тут я осознал, что дело в прорехе. Она как бы уравняла нас. Устранила его номенклатурное превосходство. Поставила на одну доску. Я убедился, что мы похожи. Завербованные немолодые люди в одинаковых (я должен раскрыть эту маленькую тайну) голубых кальсонах. Я впервые испытал симпатию к Туронку. Я сказал:

– Генрих Францевич, у вас штаны порвались сзади.

Туронок спокойно подошел к огромному зеркалу, нагнулся, убедился и говорит:

– Голубчик, сделай одолжение… Я дам нитки… У меня в сейфе… Не в службу, а в дружбу… Так, на скорую руку… Не обращаться же мне к Плюхиной…

Валя была редакционной секс-примой. С заученными, как у оперной певицы, фиоритурами в голосе. И с идиотской привычкой кусаться… Впрочем, мы снова отвлеклись…

– …Не к Плюхиной же обращаться, – сказал редактор.

Вот оно, думаю, твое подсознание.

– Сделайте, голубчик.

– В смысле – зашить?

– На скорую руку.

– Вообще-то, я не умею…

– Да как сумеете.

Короче, зашил я ему брюки. Чего уж там…

Заглянул в лабораторию к Жбанкову.

– Собирайся, – говорю, – пошли.

– Момент, – оживился Жбанков, – иду. Только у меня всего сорок копеек. И Жора должен семьдесят…

– Да я не об этом. Работа есть.

– Работа? – протянул Жбанков.

– Тебе что, деньги не нужны?

– Нужны. Рубля четыре до аванса.

– Редактор предлагает командировку на три дня.

– Куда?

– В Пайде.

– О, воблы купим!

– Я же говорю – поехали.

Звоню по местному Туронку:

– Можно взять Жбанкова?

Редактор задумался:

– Вы и Жбанков – сочетание, прямо скажем, опасное.

Затем он что-то вспомнил и говорит:

– На вашу ответственность. И помните – задание серьезное.

Так я пошел в гору. До этого был подобен советскому рублю. Все его любят, и падать некуда. У доллара все иначе. Забрался на такую высоту и падает, падает…

Путешествие началось оригинально. А именно – Жбанков явился на вокзал совершенно трезвый. Я даже узнал его не сразу. В костюме, печальный такой…

Сели, закурили.

– Ты молодец, – говорю, – в форме.

– Понимаешь, решил тормознуться. А то уже полный завал. Все же семья, дети… Старшему уже четыре годика. Лера была в детском саду, так заведующая его одного и хвалила. Развитый, говорит, сообразительный, энергичный, занимается онанизмом… В батьку пошел… Такой, понимаешь, клоп, а соображает…

Над головой Жбанкова звякнула корреспондентская сумка – поезд тронулся.

– Как ты думаешь, – спросил Жбанков, – буфет работает?

– У тебя же есть.

– Откуда?

– Только что звякнуло.

– А может, это химикаты?

– Рассказывай…

– Вообще, конечно, есть. Но ты подумай. Мы будем на месте в шесть утра. Захотим опохмелиться. Что делать? Все закрыто. Вакуум. Глас в пустыне…

– Нас же будет встречать секретарь райкома.

– С полбанкой, что ли? Он же не в курсе, что мы за люди.

– А кто тормознуться хотел?

– Я хотел, на время. А тут уже чуть ли не сутки прошли. Эпоха…

– Буфет-то работает, – говорю.

Мы шли по вагонам. В купейных было тихо. Бурые ковровые дорожки заглушали шаги. В общих приходилось беспрерывно извиняться, шагая через мешки, корзины с яблоками…

Раза два нас без злобы проводили матерком. Жбанков сказал:

– А выражаться, между прочим, необязательно!

Тамбуры гудели от холодного ветра. В переходах, между тяжелыми дверьми с низкими алюминиевыми ручками, грохот усиливался.