– А на твоем месте я бы прятался получше. Особенно при учете того, с чьей сестрой ты спишь.

– Мы просто друзья, – заявила Руна. – Ну хорошо, может, чуть больше, чем просто друзья. Но Ливию об этом говорить не обязательно. Сам знаешь, как он заводится, когда речь заходит о моих ухажерах. Стоит мне встретить кого-то, кто мне по-настоящему нравится – и он считает своим долгом вмешаться. Так нельзя. Я хочу, чтобы у меня был нормальный мужчина. Я хочу выйти замуж и стать матерью!

Законник медленно переводил взгляд с сестры Халифа на Роберта и обратно.

– Словом, мы просто друзья, – закончила Руна. – А ты ничего не видел. Думал только о прелестях миссис Шварц. Она шикарно выглядит на обложках. Прелести у нее – высший класс.

– Прелести что надо, – подтвердил Роберт и добавил: – Наверное. Не буду оправдываться, Рамон, ты знаешь, что это не мой стиль. Если решишь рассказать все Ливию, дело твое. Но я бы предпочел, чтобы это осталось между нами. Руна права. В его стремлении полностью контролировать ее жизнь есть что-то нездоровое. Я не наркоман и не мелкий сутенер, которого нужно ставить на место. Я не убегаю от ответственности. Мы не будем прятаться по углам и встречаться в безымянных лав-отелях, как глупые подростки. Но поставить Ливия в известность сейчас я не могу, и ты понимаешь, почему. – Он бросил короткий взгляд на Руну. – У вас есть дела, и он должен сконцентрироваться на них. Личное обсудим потом.

Рамон поджал губы и кивнул.

– Я ничего не видел. Отправляйтесь ужинать.

***

Венецианское окно в курительной комнате было открыто, но вечер выдался безветренным, и сизые клубы дыма медленно таяли в воздухе. Халиф и Офир сидели в кожаных креслах возле стола, заставленного пепельницами, бутылками с виски, стаканами и кофейными чашками, и негромко обсуждали философские вопросы иудаизма. Из уважения к собеседнику Ливий не курил, но мистер Донован то и дело с отвращением косился на пепельницы. Рихард наслаждался свежим воздухом и бродил взад-вперед по лужайке, изучая силуэты особняков на фоне темнеющего неба. Рамон оглядел комнату в поисках Виктора и заметил его в дальнем углу. Он устроился в кресле по соседству с выстроившимися в ряд кальянами и горкой вышитых подушек и наблюдал за происходящим, дымя сигаретой. Порой Законнику казалось, что у этого парня в легких какие-то особые фильтры. Другого объяснения тому, что Цезарь до сих пор не скопытился от столь интенсивного курения, не существовало.

Герман и Кассий сидели на диване напротив камина, который летом, разумеется, не разжигали, и вели свой разговор. Более земной, чем религиозная дискуссия Офира и Ливия.

– Права получать еще рано, – говорил сын Виктора, – но учиться вождению-то я могу. Я тысячу раз садился за руль. Чего ты упрямишься? Мы не поедем в город. Покатаемся в старой половине. Ну, может, на одной из стоянок в новой. Там есть большие стоянки. Возле торговых центров и магазинов.

– Ну ладно, – смилостивился Герман. – Чувствую, что ты не отстанешь. Съездим как-нибудь на неделе. Только машину из ремонта заберу. Ей подлатали тормоза.

– Твою машину? – поморщился Кассий. – Хочешь сказать, я буду учиться водить на твоей машине? Да она же ездит, как хер!

– Как хер? В каком это смысле?

– А ты не догадываешься?

Герман допил кофе из маленькой чашки и поставил ее на ковер.

– Догадываюсь. У тебя нет ни прав, ни машины, а у меня есть и первое, и второе. Человеку без машины и прав любой автомобиль кажется каким-то не таким. Может, она и ездит, как хер, но знаешь, что?

– Что? – полюбопытствовал Кассий.