– Почему бы и нет? Это будет захватывающая охота. Приготовлю кофе – и воздадим должное сладкому, если коллеги еще не все умяли.

Помедлив, Кристофер кивнул.

– Я «за».

10 августа 1978 года, четверг, утро

Новая половина Треверберга, деловой квартал, кафе «Уютный Треверберг»

Линн допил остатки молочного коктейля, взял с тарелки свой тост, поднес к глазам и придирчиво оглядел.

– Опять корочку оставили, – прокомментировал он. – Каждый раз прошу обрезать, но они будто не слышат.

– Это же тост, а не бутерброд, – ответила Саида. Обычно завтрак она не пропускала, но сегодня есть не хотелось, и ее заказ был скромным: крепкий черный кофе. – И что у тебя за история с этими корочками?

– Они провоцируют рак, – заявил племянник, выковыривая из тоста начинку.

– Не говори глупостей. Во-первых, ты темный эльф, и рака у тебя быть не может. Во-вторых, ты читаешь слишком много глупых статей.

Несколько секунд Линн молчал, изучая раскуроченный тост.

– Они мерзкие, – привел он очередной аргумент. – Дались тебе эти корочки, тетя Саида. Почему ты ничего не ешь? А, ну да. День рождения. Неумеренное употребление спиртных напитков вредит здоровью. У тебя похмелье? Надеюсь, вчера ты не водила пьяной? Хотя чего тебе бояться. Если ты получишь штраф, Рихард отошлет его в полицию вместе с отрезанным ухом несчастного парня, который его выписал.

– Я не водила пьяной, и похмелья у меня нет. Не выспалась, только и всего.

Племянник поиграл бровями.

– Рихард не давал тебе спать? Или ты познакомилась в клубе с каким-нибудь красавчиком? Ты говорила, что тебя не держат на коротком поводке, вовсю пользуешься свободой? Напомни, куда вы ходили? А, в «Белую сову».

Саида вспомнила о встрече с Ливием Хиббинсом, и щеки предательски порозовели.

– Все останется между нами, – добавил Линн. – Я нем как могила, сама знаешь. Мне можно доверить любой секрет.

– Тебе уже исполнилось восемнадцать, но это еще не означает, что мы будем обсуждать подобное.

– Да мы вроде ничего не обсуждаем, – тут же пошел на попятную племянник. – Просто… м… как это называется? Ведем светскую беседу. Ты интересуешься тем, как у меня дела в школе, я интересуюсь тем, как у тебя дела в бизнесе. К слову, как у тебя дела в бизнесе?

Он широко улыбнулся, вмиг превратившись из задумчивого юноши в озорного мальчишку. Саида подумала о том, как он похож на сестру. Чего в этих мыслях было больше: приятной ностальгии по давно ушедшим дням, темной удушающей тоски по ним же или боли, от которой нет лекарства? В ожидании ответа Линн потрепал пятерней пышные кудри цвета воронова крыла, вспомнил, что мгновение назад ковырялся в еде, чертыхнулся и взял салфетку.

– Все ладно, – сказала Саида.

– Звучит не очень. Ты должна говорить «блестяще, просто блестяще, я зашибаю миллионы, и у меня самые довольные в Треверберге клиенты». Нет, правда. Вид у тебя странный. Ты какая-то… не знаю. Замороженная, что ли.

– А как у тебя дела в школе?

– Блестяще, просто блестяще. В сентябре сдаю последние экзамены экстерном и освобождаюсь из этого рабства. – Линн вновь собрал тост, оставив на бортике тарелки ненавистные корочки, и откусил большой кусок. – Буду скучать только по баскетбольной команде. И мистеру Саймону, преподавателю истории. Он говорил, что в древности обучение было что надо. Никому не вдалбливали в голову дурацкие правила, всех учили думать, сомневаться, задавать вопросы. Это называлось «академией». В эпоху Возрождения академию попытались возродить.

– Да, академия Кареджи в Италии, – кивнула Саида.

– Именно. А потом облеченные властью поняли, что образованные люди опасны. Своим критическим мышлением они ставят под угрозу существование социальных норм и общества в целом. И появилась система образования, которая стрижет всех под одну гребенку. Готовит клерков, сдыхающих на работе от безысходности и ненависти к своему делу. Зато они послушны, как стадо овец, и всего боятся. А тому, кто боится, легко внушить любую глупость.