Но было уже поздно – Кульков дотянулся до кнопки звонка. Дверь почти сразу распахнулась (в лицо Кулькову ударило алкогольное облако такой концентрации, что он еле удержался на ногах), и на пороге, едва не задев макушкой притолоку, появилась женщина, внешне удивительно похожая на безбородого Гришку Распутина. Высокомерно-вопросительное выражение ее лица тут же сменилось восторгом, едва только она узнала Дирижабля.

– Проходите, гости дорогие, проходите! А я как чувствовала! И выпить приготовила и закусочка найдется!

Дорогие гости, ошарашенные не менее хозяйки, ввалились в прихожую, и только Дирижабль издал при этом глухой, предостерегающий звук, чем, впрочем – тут надо отдать ему должное – и ограничился.

Квартира совсем не походила на жилище рядового самогонщика. Вешалка готова была оборваться от добротной одежды. На полированной полочке гнездился голубенький телефонный аппарат. Сквозь застекленную дверь гостиной можно было полюбоваться на арабские ковры и чешский хрусталь. Не нужда и не пристрастие к спиртному заставляли хозяев нарушать закон, а исключительно страсть к наживе.

Еще в квартире было очень много настороженных мышеловок. Они были расставлены во всех углах и даже на обеденном столе. В одной застрял маленький, полувысохший мышонок.

– Раздевайтесь, раздевайтесь! – хриплым басом пела радушная хозяйка. – Фуражечку вашу, Иосиф Адамович, сюда подайте!

– Вы это, гражданка, прекратите! – Дирижабль решительно отстранил услужливые женские руки. – Мы к вам по служебной необходимости.

Кульков, раньше всех проникший на кухню, где что-то булькало и парило, уже тащил оттуда почти полную десятилитровую бутыль, от которой исходил тошнотворный, ни с чем более не сравнимый сивушный дух.

– Вот это да! – уважительно сказал один из дружинников. – Да тут на хорошую свадьбу хватит! Хлебная или сахарная? А, мамаша?

И тут только до хозяйки дошло, что все это не шуточки, не очередная забавная проделка сердечного друга, а подлый и коварный удар злодейки-судьбы, в самом ближайшем будущем грозящий ей судом, штрафом, общественным порицанием, неприятностями на работе и гигантской тратой нервов.

– Иосиф Адамович! – белугой завыла она; – Зачем же вы так? Да разве я вам когда в чем отказывала?..

– Помолчите, гражданка! – строго сказал Дирижабль. – Вы меня с кем-то путаете. – Затем он откашлялся в кулак и повернулся к Кулькову: – Ты, это… не шуми… давай отойдем… поговорить надо…

– Сейчас, сейчас… поговорим, – пробормотал Кульков, отступая к полке с телефоном. – Сейчас…

Первый раунд закончился в его пользу, но окончательный результат боя оставался еще неясным. Для выигрыша необходим был завершающий удар.

Кульков схватил телефонную трубку и быстро набрал номер, который обязан был помнить наизусть.

«Только бы он был на месте, только бы никуда не ушел!» – лихорадочно думал он, вслушиваясь в первый долгий гудок.

Но сегодня ему, как ни странно, все время везло – после третьего гудка в трубке щелкнуло и раздался как всегда спокойный, хрипловатый голос начальника:

– Слушаю! Але?

– Товарищ подполковник, это я, Кульков! Докладываю, что на улице маршала Чойболсана обнаружен очаг самогоноварения! Дом шесть, квартира десять… Да, участковый со мной… Заслуга общая… Позвать к телефону? Слушаюсь!

С ненавистью зыркнув на Кулькова, Дирижабль вырвал у него трубку и часто задышал, слушая что-то неразборчивое.

– Ясно, – выдавил он наконец. – Ясно… Примерно с ведро будет… И аппарат обнаружен… Ясно… Не забуду… Будет сделано… Уже оформляю…

– Ну вы тут уже без меня как-нибудь справитесь, – сказал Кульков, направляясь мимо Дирижабля к выходу. Всего вам хорошего.