– Все, достаточно! – остановил Кулькова начальник. – Весьма убедительно.

Затем последовала довольно долгая пауза. Начальник исподлобья глядел на заместителя. Заместитель смотрел на свои ногти, словно видел их впервые в жизни. Кульков смотрел в пространство.

– Что же с тобой, сержант, делать? – Начальник прервал, наконец, неловкое молчание. – А если тебя инспектором в уголовный розыск определить? Ведь ты любого преступника можешь по следу найти.

– По следу я не найду. Собака, когда по следу идет, у самой земли нос держит. А я на четвереньках далеко не убегу.

– А если тележку такую низенькую сделать, вроде тачки? – встрепенулся заместитель, явно довольный тем, что разговор переменил тему. – Чтобы его носом вперед везти!

– Пустое все это, – сказал уже вконец осмелевший Кульков. – Никто меня в розыск не возьмет. Образование мое вам известно.

– Да… тут ты прав, – начальник потер переносицу.

– А если в виде исключения? По личному распоряжению министра, – опять влез заместитель, которому очень хотелось реабилитироваться за казус с Валькой. – Можно сослаться на слова товарища Брежнева. Помните – в «Целине»? Дескать, руководитель обязан умело использовать в работе все, как сильные, так и слабые стороны подчиненных.

Начальник ничего на это не ответил. То ли он имел какое-то иное мнение, то ли просто не помнил такое место в «Целине», поскольку, в отличие от простых смертных, политзанятий не посещал и был избавлен от необходимости подробно конспектировать любимую книгу советского народа.

– И давно это у тебя? – спросил он Кулькова.

– Да лет пять уже. С тех пор, как в пивбаре кружкой по затылку получил.

– Вот-вот, – усмехнулся заместитель. – Не было удачи, так неудача помогла. Не надо пиво в служебное время пить.

– Не пью я пиво, – устало сказал Кульков. – Особенно в служебное время. В бар я по необходимости зашел. Позвонить оттуда хотел. Я вам это уже сто раз объяснял.

– Погоди, – начальник поскреб висок. – Так ведь получил ты по затылку, а не по носу. Причем здесь запахи?

– Врач говорил, что здесь главное как раз не нос, а мозги. Что-то там такое сдвинулось, что за нюх отвечает.

Здесь Кульков был откровенен не до конца. В действительности все обстояло несколько иначе. Он прекрасно помнил увесистый, тупой удар по голове, от которого лязгнули зубы, в глазах вспыхнул радужный фейерверк, а окружающий мир завалился набок и завертелся, все темнея, темнея и темнея, пока не превратился в глухой черный колодец, на дно которого он и провалился. Очнулся Кульков среди сероватого мутного тумана, в котором медленно перемещались какие-то искаженные, неясные тени. Он различал свет и мрак, черное и белое, но не узнавал человеческих лиц и не мог читать даже самый крупный текст. Зрение сильно сдало, утратив глубину и четкость. О случившемся несчастье он никому не рассказывал, опасаясь увольнения и наивно надеясь, что впоследствии все как-то образуется само собой. Не доверяя глазам, он стал полагаться в основном на слух и обоняние, но в ушах постоянно звенели невидимые комары, зато нос не подводил, исправно работая за все другие органы чувств. Постепенно Кульков научился различать по запаху не только медперсонал и всех навещавших его людей, но и многие предметы, даже самые мелкие и ничем особым раньше не пахнувшие. После окончания лечения зрение несколько восстановилось, хотя в норму и не вернулось. Видел он как крот, не далее чем на пять метров вокруг, а газетные заголовки разбирал только в очках. Зато чутье становилось все острее, все изощреннее. С закрытыми глазами он мог опознать любого жителя городка, любую улицу, да что там улицу – каждый квадратный метр на ней, каждый забор, каждое дерево. Более того, сильные и резкие запахи стали действовать на организм Кулькова угнетающе – ему все чаще приходилось затыкать ноздри ватой, хотя ходить с вечно приоткрытым ртом было весьма неудобно. Так он и жил, погруженный в буйную стихию запахов, которые заменяли ему теперь все краски и образы Земли.