Ввиду того, что память о реализации этого сознания у нас не сохраняется, у нас нет о нем конкретных сведений. Йогин проходит через него на своем пути к Вечному, но, торопясь к цели, он в нем не задерживается; более того, погруженность в это состояние, если она не является временной необходимостью, вызывает большой страх; ведь если душа в итоге покинет в этом состоянии тело, ей придется заново начать весь цикл эволюции, ибо она отождествила себя с семенным состоянием вещей и должна следовать природе Авьякты, состоящей в том, чтобы обычным порядком проявления Вселенной начать движение Эволюции. Эта погруженность именуется пракрити лайя (prakṛti laya), или погруженность в Пракрити. Йогин может войти в это состояние полного Неведения или Авидьи и оставаться в нем веками, но если его тело случайно сохранится и он в него вернется, ему нечего будет добавить к нашим знаниям об этой стороне Авьякты.
О Парабрахмане в состоянии Авьякта-Пуруши говорится как о Праджня (prājña), Владыке Праджня, Вечной Мудрости или Провидении, ибо Он есть Тот, кто выстраивает и организует вечные законы бытия и бесконечную процессию миров наподобие великого поэта, в уме которого складывается план восхитительного шедевра. Видья и Авидья здесь совершенно сбалансированы – первая неподвижна и бездейственна, хотя и всеобъемлюща, вторая не приступила пока к активной работе и ожидает команды: «Да будет тьма». Затем падает занавес тьмы, Видья как будто уходит в забвение, а из нарушенного равновесия возникает неравенство; далее Вечная Мудрость устремляется из тьмы, чтобы выполнить свою задачу творения, и рождается Хираньягарбха, Золотое Дитя…
О переводе Упанишад
Этот перевод некоторых более простых и более экзотеричных Упанишад, положивших начало другим священным и философским текстам индуизма, не включенным в категорию Книг Откровения и объединенным названием Книга Бога, был осуществлен на основе четкого и неизменного принципа – представить Англии и через Англию Европе только ту часть религиозно-философских идей Индии из арсенала ее письменного наследия, которую Запад готов воспринять, причем представить в форме, обязанной быть привлекательной для западного интеллекта и давать ему пищу. Первая часть этого принципа обусловила жесткий, связанный с заданными критериями отбор, вторая продиктовала стиль и метод изложения, которое должно было стать скорее литературным, нежели буквальным.