и строго-настрого приказал ему записать студента в расстрельный список. Дзержинский, как ему и велено, записал. Но список составлялся с утра, все на сегодня уже были внесены и поэтому он приписал студента в самом конце мелкими печатными буковками.

А шофер, который возил на грузовике расстрельную команду Дзержинского по всему Петрограду, снимал угол в одной комнатенке со студентом. И как время к обеду, шофер этот стал отпрашиваться у Дзержинского, мол, так и так, надо бы пойти перекусить. Дзержинский достал расстрельный список, посмотрел и сказал:

– Сходите, товарищ шофер, покушайте. Сегодня работы много, не скоро управимся, может еще и задержаться придется, а желудок требует регулярного приема пищи.

А листок с расстрельным списком загнулся, шофер и увидел, что снизу маленькими печатными буквами приписана фамилия его соквартирника. Шофер был грамотный, окончил все четыре класса церковно-приходской школы, читать мог без затруднений, даже если почерк неразборчивый, а уж печатными буквами тем более.

Со студентом на квартире этот шофер жил мирно, можно даже сказать по-приятельски. Вечерами часто приходилось вместе пить чай, иной раз одолжались друг у друга то сахаром, то заваркой. И за все время совместного проживания по своим углам про между ними ни ссоры, ни какой-нибудь неприязни не случалось.

Пришел шофер домой, смотрит: сидит студент на табурете и о чем-то думает. Ну, он и рассказал, что заметил его фамилию в расстрельном списке, хотя и с самого низа приписанную. Студент поблагодарил квартиранта за известие, собрал вещички, что с собой можно снести, да и пошел пешочком из города Петрограда.

Идет, видит уже полярный круг совсем рядом, везде лед, а вдоль кромки льда плывет пароход из Европы прямо в Америку, из трубы черный дым валит, на палубах красиво одетая публика, дамочки в шляпках под музыку танго танцуют и всякие другие завлекательные танцы, а на мостике капитан стоит в синем, как море-океан в солнечную погоду, мундире и в белой фуражке с золотым якорем вместо кокарды. Попросился студент на этот корабль.

– Тебе что же, в Америку нужно? – спросил его капитан.

– Да мне все равно куда, лишь бы от родных палестин подальше, – ответил студент.

– Но как же я тебя возьму, – сказал капитан, – у тебя, наверное, и билета нет?

– Это верно, – согласился студент, – билета нет.

Капитану понравилось, что он честно признался, не стал врать.

– Хорошо, так и быть, – сказал капитан, – возьму тебя до Америки, будешь уголь лопатой кочегарам поближе к топкам подбрасывать.

Студент, хотя и происходил из купеческого сословия, но по молодости лет к любому труду имел привычку и так вместе с кочегарами доплыл до Америки.

В Америке ему пришлось туговато. Часто голодал, перебивался случайными заработками. Особенно угнетало его то, что русского слова нигде не услышишь. Выйдет он вечерком на улицу, кругом людей, что мошкары в летнюю пору поблизости пруда, и все американцы. Народ безразличный, такой тебе с утра «здравствуй» не скажет, только улыбается, скалится, зубы белые наружу, как у обезьяны, и до того противные, рожи все на один тупой чекан, что кажется так бы и засветил кулаком между глаз, но нельзя, не у себя дома, да и не в гостях. И такая от того тоска, хоть ты езжай назад в Питер, к самому Дзержинскому, чтобы он пустил тебе пулю в лоб из именного револьвера, который ему Ленин подарил за усердную работу и за поганую козлиную бородку.

И вот шел он с такими мыслями по улице в Нью-Йорке между высоченных небоскребов, а навстречу ему еврей. Прошел мимо, а потом повернулся, и следом за ним, и так бочком-бочком, вроде незаметно, то слева зайдет, то справа. Он остановился, мол, в чем дело. А еврей вдруг и говорит ему настоящим русским языком: