— За одно с тобой, против Совета, ты имеешь ввиду? — усмехнулся выскочка справа. — Зачем вы отправились искать другую землю? Не для того ли, чтобы найти подмогу и свергнуть существующую власть, чтобы присвоить её себе? 

Я во все глаза уставилась на мужчину. Серьёзно? Мне была нужна власть?  

Не нужна, но и существующая меня теперь точно не устраивает — их не переубедить и уже ничем не помочь. 

Я обессиленно рухнула на стул, но не смогла удержать себя от замечания: 

— Вы совершаете ошибку. 

— Мы её предотвращаем, Виолетта, — вкрадчиво проговорил Гливин. — Нас не устраивает возможность переворота, но мы готовы простить вам вашу глупость. Молодые, горячие умы, не сдержавшие себя от соблазна. Мы не верим в существование эпидемии, как бы вы не брызгали слюной, доказывая обратное. Так что отбросим притворство и сделаем вид, что вы доверяете текущему правлению. И, если хотите, чтобы ваши друзья жили, то вы будете поддерживать нашу первую версию, соответственно, вести себя тихо какое-то время, чтобы мы убедились в вашей покорности и отпустили их. Решать тебе, Виолетта. Готова ли ты позволить своей совести четыре смерти в угоду завладевшей твоим сознанием жаждой власти? 

Уму непостижимо! Они все, все до одного, свихнулись. 

Еврития была права — без кардинальных мер нам не спасти остров, не спасти наши семьи, не выжить. Ужас! Что же я натворила?! 

— Наконец, задумалась, глупая девчонка? — хохотнул самый говорливый из всех, вызывая грубый смех у большинства остальных. Не смеялись только Гливин и его сын. Последний с какой-то насмешливой обречённостью закатил глаза, пока на него никто не смотрел, но я успела заметить этот жест. А Гливин, не отрываясь, буравил меня холодным и надменным взглядом своих раскосых глаз, ожидая моего решения.  

Он понимает, что, если они убьют моих друзей, мы точно молчать не будем, и они решили делать упор на то, что угроза их жизням будет держать нас в ежовых рукавицах. Рискованно для Совета всех-нас отпустить? Безусловно. Надежней было бы нас убить. Каждого. Но тогда всполошится население — все до одного, кто видел нас собственными глазами. Без суда и следствия? Без публичного обвинения в наших якобы грехах, без возможности доказать или опровергнуть вину во всеуслышание? Население не примет нашу тихую смерть. И Совету осталось только одно — отпустить нас, но на своих условиях. Правда, что они всеми силами скрывают, не должна быть вскрыта. 

— Я согласна на первый вариант, — сквозь зубы проговорила я и встала. — Могу идти? 

— Я рад, что ты оказалась столь благоразумна, Виолетта, — не отпуская напряжение из глаз, произнёс Гливин. — Ты сможешь встретиться со своей семьёй сразу, как только убедишь в благоразумности и своих друзей, что ожидают тебя в другой комнате. 

Ну, конечно. Было бы не разумно отпускать нас по отдельности, не поговорив с каждым и не убедившись в его покорности. 

— Я сделаю всё, что в моих силах, — не без капли яда, произнесла я. 

— Рован! — позвал Гливин, после того как ещё некоторое время держал меня в плену своего угрожающего взгляда, который я с достоинством выдержала, в который раз поражаясь самой себе.  

Парень не заставил себя долго ждать и встал рядом со мной, ожидая команды.  

— Отведи её к друзьям. И, Виолетта, — окликнул меня Гливин, когда мы били у двери, — помни, что коварные планы чужаков могут раскрыться в любой момент, особенно, если до нас дойдут слухи, что вы трое продолжаете поддерживать общение. А мы обязательно за этим будем следить. Я доходчиво выражаюсь?