– Суккуб не знает, что такое суккуб, – недоверчиво произнес, – не верю.

Она подняла правую руку и повернула ладонь в мою сторону. А я, в свою очередь, напрягся, ожидая что она что-то выкинет. Но она ничего не выкидывала, что мне позволило немного расслабиться.

– Видишь, шрамы на пальцах? – спросила она.

– Вижу не только на них, – ответил, внимательно глядя ей в глаза.

– Это первый удар шашкой. Когда я, показывая, что сдаюсь, выставила руку. Но они были ослеплены жаждой крови…

– Кто «они»? – перебил ее.

– Казаки, – отвечала она, – которые были посланы отцом моего жениха-недотепы, чтобы вернуть меня обратно на свадьбу. В Новочеркасске жила любовь всей моей жизни и мы хотели пожениться. Но денег едва хватало на пропитание, не говоря уже о свадьбе, поэтому мы решили год поработать, накопить их, и сыграть пышную свадьбу. В столице казачества хорошо оплачиваемая работа была только для мужчин. Поэтому мы приняли решение, что он останется работать в Новочеркасске, а я поеду в Ростов и через год вернусь. Изначально все шло хорошо, я устроилась работать служанкой в дом к потомственному казаку и получала хорошие деньги. Но это длилось недолго. Его сын – дурачек, слабо походивший на мужчину, – был не в почете как у казачек, так и у дочек торговцев, и рисковал прослыть всю жизнь в одиночестве. В момент моего появления, у его отца в голове возник план: поженить сироту-служанку, за которую никто не мог заступиться, со своим сыном-дураком, над которым смеялся весь Ростов.  И первое время его отец был очень любезен. Я еще не подозревала о их планах и писала любимому в письмах, что мечтаю о его переезде в Ростов. Я была счастлива, работая у них в доме, и знала, что любимый мог бы найти работу в новом для себя городе. Но после третьего месяца, отец недотепы все чаще стал упоминать о своем сыне и том, как было бы замечательно если бы мы были вместе. Я давала понять, что это невозможно и по праву верила в свободу своего выбора. Но она распространялась  лишь на тех женщин, у которых были родственники. Такие, как я, не имели права голоса, о чем я поняла лишь в момент, когда узнала, что сын казака, помимо недотепы и дурака, еще и насильник-извращенец. Спустя несколько месяцев уговоров его отца, дурачок схватил меня за волосы и затащил к себе в комнату. Я кричала, отбивалась как могла, но было бесполезно. Он каждый день насиловал меня и неделями не выпускал из комнаты, о чем я не писала своему любимому в те редкие моменты, когда оказывалась в своей комнате. Сбежать я не могла, за мной следили круглосуточно.

– А соседи? – спросил ее. – Они ведь слышали крики?

– Отец недотепы говорил, что я провинилась и поэтому меня порют. Конечно, он не говорил про изнасилования. Но никто и не уточнял. Он ведь уважаемый человек. Все это длилось почти год – до момента, пока не наступила наша свадьба. К тому времени я уже свыклась и, понимая неизбежность происходящего, добровольно шла в комнату к недотепе. Я не кричала и не сопротивлялась. Ждала подходящего момента, чтобы сбежать. Момент наступил в день моей с недотепой свадьбы. Под предлогом того, что мне, как невесте, нужно побыть наедине, я вылезла в окно, тихо проползла за домом, чтобы собравшиеся во дворе гости не заметили меня, и запрыгнула на коня. Мчась на нем в Новочеркасск, я плакала от радости, что, наконец, увижу свою судьбу. Что сбежала из ада, в котором пробыла почти год. Но судьба моя, как оказалось, заключалась не в том, что я воссоединюсь со своим любимым… – она остановила свой рассказ и, вытерев слезы, указала рукой на поле, находившееся на противоположной стороне дороги: