– Я понял о чем ты. Задумаюсь.

– Так что ты мне купил?

Он вопросительно посмотрел на меня, после чего спросил:

– А как же бесхребетный человек?

– Так я же не стоял там в очереди, – ответил ему с улыбкой. – Поэтому, ко мне никаких вопросов.

Закончив говорить, я сразу же выхватил пакет у него из рук и достал то, что мне больше всего понравилось.

Он засмеялся и, закрыв глаза, поднял голову вверх:

– Ну ты и скот…

– Первое правило ростовчанина – обманывая, не обмани сам себя.

Мы поели и тронулись обратно в Ростов.

С каждым преодоленным десятком километров мое состояние становилось все хуже. У меня не было болей и, – в чем я был уверен больше всего, – это никак не связанно с ‘замороженной’ момент болезнью. Возможно, ощущение появилось из-за того, что я уже второй день не мог написать ни строчки. И не потому, что у меня не было на это времени. А потому, что мне ничего не лезло в голову. Ступор, какого еще не было. Я всегда знал что мне писать. И я никогда не верил в существование музы. Музы нет. Есть ресурсность, которая позволяет формулировать смыслы. Пусть не длинные, перерастающие в сюжет, то, хотя бы, короткие умозаключения, подходящие для того, чтобы выстраивать линию рассуждения персонажей в повествовании.

Подъехав к Славика дому, я приоткрыл окно и поджег сигарету.

– Ты не передумал? – спросил он.

– Если ты имеешь в виду книгу, то нет.

– Андрей, ты собираешься писать о любви не зная, что такое любовь. Доделай книгу, пылящуюся в твоем столе.

– Я найду любовь, прочувствую ее и напишу книгу. Все просто.

– Ты ничего в этом не смыслишь! – нервно произнес он. – Любовь не такая безобидная, какой ее показывают в фильмах. Она не просто ранит. Она убивает.

– Аж до мурашек… – сказал я, выдохнув в окно дым. – Эти слова можно использовать как слоган.

– Подумай хорошо, – сказав таким тоном, каким никогда не говорил, Славик протянул на прощание руку.

Совершив рукопожатие, я проводил его взглядом, после чего посмотрел на монетку. Мои руки ее слегка отполировали и теперь она выглядела более презентабельной. И в целом, мне она слишком нравилась, чтобы я ее оставил дома. Мне хотелось ее держать в руках. Или, на худой конец, в кармане.

– Так ты будешь работать на меня или нет? – спросил я у монетки. – Я тебя уже отполировал, так что и ты что-нибудь сделай.

Не дождавшись ответа, я положил ее в карман, надавил на педаль газа и уехал в сторону пестрых переулков центра Ростова. На территорию, которая для многих являлась показателем успешности. Территорию, которая вселяла уверенность в то, что деньги являются целью всей жизни. Которая рушит жизненные принципы, навязывая ложные приоритеты.

Проснувшись из-за ярких лучей солнца, я достал сигарету и закурил ее прямо в постели.

Юля была бы недовольна, сонно подумал я, но, с другой стороны, если бы она знала меня настолько, насколько я знаю себя, то она бы этой сигарете не придала значения. Вместо чего посоветовала бы обратиться к психологу. Возможно, от нахлынувшей грусти снова переспала бы со мной, что, в принципе, не так уж плохо. По крайней мере для утра.

Взяв в руки телефон, я зашел в заметки и принялся было писать историю, но мои пальцы остановились напротив клавиатуры и не пошевелились ровно до того момента, пока я не заблокировал телефон и не бросил его себе в ноги.

– Чертово отсутствие фантазии! – крикнул в потолок. – Это весь твой ресурс? Теперь только с помощью тяжелых наркотиков или грибов?

Оглядевшись, я присел на край кровати и вставил ноги в тапочки. Я чувствовал раздражение от преодоления каждой минуты, что заставляло перебирать варианты дальнейших действий, способных пробудить мою фантазию. Но один за другим они отпадали ввиду того, что пробудить фантазию может либо какое-то вещество, либо серьезное событие в жизни. В идеале то событие, которое разобьет сердце или просто заставит очень сильно грустить. Но как можно разбить сердце, которое давно разбито? Как заставить себя грустить, если всевозможные ситуации, которые только могли произойти – произошли, а новая рефлексия по ним невозможна. Или возможна, но не в той степени и не в нужной плоскости.