Оказывается, тело девушки обнаружила именно Браин, прямо возле машины Джастина, когда вернулась к ней за своей фляжкой с бренди. Так как мы приехали на вечеринку вместе, меня тоже заставили ехать в участок, но я не возражала, потому что всё равно не смогла бы оставить Сюзанну одну.

Вопросы были стандартными: во сколько, в каком составе, где и кто находился в промежутке «от» и «до», кто может подтвердить? Нечего особенного. Но, тем не менее, разговор с детективом безумно утомил, и когда я вышла из его кабинета, мне было невмоготу пройти и пару метров до дежурного, чтобы позвонить домой.

Устало опустившись на один из стульев, расставленных вдоль стены, я закрыла глаза. Через некоторое время, рядом со мной присел Алекс. Его допрашивали одним из первых, но почему-то мужчина до сих пор был здесь.

– Как ты? – с участием поинтересовался учитель, скользнув обеспокоенным взглядом по моему лицу.

– Бывало и лучше, – на выдохе обронила я. – Что-то конкретное уже известно? Кто это сделал?

– Официальная версия полиции: нападение дикого животного, – как-то неуверенно ответил Бруни, отводя взгляд в сторону.

Я посмотрела туда же и увидела Джастина, держащего за руку всё ещё ревущую Сюзанну.

– Как она? – чувствуя себя совершенно бесполезной, спросила я Стэнфорда одними губами

Он чуть заметно кивнул, как бы отвечая, что всё нормально. Но ничего не нормально! Смерть Люсси, хотим мы этого или нет, изменит нас всех!

Поджав губы, я отвернулась, возвращая своё внимание мистеру Бруни, который неожиданно глубоко и тягостно вздохнул, будто бы собирался сказать мне нечто очень важное.

– Кейт, мы можем поговорить наедине?

– Наедине? Зачем? – не находя в своей голове возможных причин, спросила я.

– Действительно, – тут же осекся преподаватель, сел ровно и начал шарить руками по карманам куртки.

Через некоторое время в его ладони оказался небольшой, бархатный мешочек, перевязанный шнурком. В такие обычно заворачивают ювелирные украшения при покупке.

– Послушай, – спокойным, тихим голосом начал мужчина, – мне очень жаль, что тогда, на дороге, я не сказал тебе правду. Ты вправе злиться на меня и избегать. Но, прошу, пообещать одну вещь… Это медальон, – Бруни протянул руку, вручая мне то, что достал из кармана. – По приезду домой ты должна надеть его и впредь никогда не снимать, даже во сне. Он всегда должен быть на тебе. Всегда!

Я чуть сощурила глаза, нахмурившись. Что за абсурд? Пару часов назад у реки погибла молодая девушка, а Бруни волнует стану ли я носить его подарок? И с какого перепуга он вообще решил мне что-то подарить? Я уже собиралась высказаться на сей счёт, но Алекс, вдруг, сжал мою руку, наклоняясь ближе.

– Обещай мне… – настойчиво повторил он.

Взгляд учителя, печальный и отчасти испуганный, умолял ответить согласием. И, вопреки возмущению, вызванному несвоевременностью данного разговора, я не смогла возразить.

– Ладно.

– Ладно, – эхом повторил Алекс, совсем как в день нашего знакомства, и только теперь отпустил мою руку.

Молчание. Иногда тишина причиняет боль стократ сильнее самых обидных слов. Впрочем, как и равнодушие. Оно способно задушить волю, свести с ума человека, даже когда речь идёт о ненависти. Но пауза, возникшая в нашем разговоре с Александром, не являлась проявлением безразличия. Я чувствовала его заботу и участие. Бруни был искренен в своём сопереживании, действиях, словах. Не знаю, чем я заслужила подобное внимание с его стороны, но в данную минуту была безумно благодарна за него.

– Тебя отвезти домой? – прервав мои мысли, спросил психолог.