Попал. Конечно, «Черные пауки» могут жить в любых условиях, сражаться с числом противников, в несколько раз превосходящих их самих, но… я был юн, совсем один, и к тому же в чужой стране, в пустыне! Возможно, уже провалил задание, потому что, сочтут ли меня местные стражники за презренного разбойника, привезшего на рынок живой товар, или я встречусь с настоящими разбойниками, имея на руках безоружных, голодных и измотанных женщин и детей, я все одно не сумею уйти. С другой стороны, бросить полон на неизбежную погибель в пустыне, чтобы спастись самому и догнать Ирода, – проявить малодушие, за которое суровый правитель вполне мог отлучить меня от своей особы, выслав обратно в Рим, или выдворив за пределы своего дворца, дабы я сдох или выжил, согласно разумению пославших меня богов.

Понятия не имея, куда теперь следует отправиться, я снова посадил себе в седло не способную еще передвигаться самостоятельно ведьму и взял курс на полуисчезнувшее за отрядом Ирода облачко пыли. Вроде бы правитель говорил, что до Аскалона, если двигаться в выбранном направлении, оставалось не более двух суток пути. Поняв, какое направление я решил избрать, женщины застрекотали, показывая в сторону Восора – направление, указанное им десятником. Теоретически они были правы, этот путь представлялся более коротким, но в Аскалоне я еще мог найти Ирода и помириться с ним, в то время как в Восоре меня могло ожидать все, что угодно, включая собственное пленение и позорное рабство.

Ах, ну отчего ни мой благородный отец, ни мудрейший учитель Люций Грасса Вулпес не удосужились научить меня способам выживания в пустыне? Почему я не потрудился выспросить секреты борьбы с ночной стужей, отсутствием воды и пищи у воинов Ирода или у него самого? Я не испытывал лишений, находясь среди отряда правителя, живя там на всем готовом, теперь же все зависело от меня самого, а я был растерян и подавлен.

Ночью, когда мы, трясясь от холода, шли по выбранному направлению, я боролся с искушением дать шпоры коню, дабы отделаться от невыносимого эскорта, но проклятые женщины были начеку. В темноте их глаза светились дьявольским огнем, а длинные, похожие на когти хищных птиц ногти казались когтями самих гарпий. А как они шумели – о великие мойры, чью драгоценную пряжу я не постеснялся бы забить в эти не знающие покоя рты. Как они галдели, то и дело для чего-то показывая мне своих детей и заставляя последних держаться за потник моего коня или хватать меня за одежду. Все это было невыносимо.

На рассвете, когда я устал слушать их не прекращавшийся многоголосый вой, мы сделали привал, и тогда женщины легли вплотную ко мне, согревая меня своими телами. Полдня мы проспали, истомленные тяготами пути, и, поднявшись, я разделил между собой и бывшим полоном остатки воды из своего личного бурдюка и оставшуюся часть похожего на сухих змей вяленого мяса. После чего пытка пустыней продолжилась, и мы вновь пустились в путь.

К середине второго дня зловеще посерело небо, а тревожный ветер начал поднимать песок, кружа его, точно крошечные веретенца, швыряя пригоршнями нам в лица. До этого, двигаясь по сравнительно спокойной пустыне, я лицезрел только разноцветную ее шкуру, удивляясь про себя тому, что местами пустыня напоминает застывший океан, с маленькими, похожими одновременно на огородные гряды и замерзшие волны песчаными холмиками. Теперь ветер начал приводить эти волны в движение, поднимая верхние слои песка с их застывших гребней. Мы продолжали идти, я – потому что плохо представлял, что будет дальше, а женщины, потому как не останавливался я. Девочка, сидевшая передо мной в седле, отвернула от пыльного ветра заплывшее после побоев лицо, удобно ткнув его мне в грудь, в то время как я никак не мог справиться с набивавшимся в рот, ноздри и даже глаза песком. Наверное, следовало устроить привал, чтобы как-то переждать бурю, но неожиданно в воздухе кроме серой пыли, сквозь которую не пробивалось даже убийственное солнце, начала ощущаться влага. Это казалось странным, потому что несмотря на то, что стало не столь жарко, дышать было нечем. Не в силах укрыться от пыли, мой конь лег и не желал больше трогаться с места, пока я не избил его плеткой. Наконец мы приметили бархан побольше, с опасно нависавшим песчаным навесом, под которым и спрятались от песка, готовые на все, даже быть погребенными заживо, лишь бы впустить в забитые песком ноздри хоть каплю воздуха. Какое-то время мы пытались продышаться, закрыв головы своей скудной одеждой, и таким образом увернуться от кружившегося вокруг нас, подобно пустынным демонам, песка.