Она протянула свою белокожую ручку и приложила холодную мокрую раковину к его уху.

Шон замер, слушая… Ему было всё равно на море, спрятавшееся в ракушке – он видел побережье каждый день. Он уже ходил на промысел вместе с отцом. Он любил солёную могучую стихию, но она была привычной.

А вот эту нежную, волшебную девочку, так непохожую ни на одну его знакомую, он любил гораздо больше, чем какое-то море, и ракушки, и даже больше, чем сладкий бармбрэк[1], который отец покупал только по большим праздникам.

Её рука задела мокрую холодную штанину, и Шеннон нахмурилась и укорила, заботливо и строго:

– Все ноги промочил! Разве так можно? А если простудишься… Я не хочу, чтобы ты из-за меня заболел. Береги себя, пожалуйста!

Шон только улыбался, ему совсем не было совестно. Ради улыбки на её лице и восторга в её глазах, он был готов умереть, как настоящий благородный рыцарь. Подумаешь – забраться в холодное осеннее море, подумаешь – простудиться!

Она журила так… совсем по-взрослому, но как-то… мягко, нежно… Как, наверное, могла бы, любя, бранить его собственная мать.

Только вот… мама Шона никогда не ругала. У него просто её не было.

– Я лучше тебя беречь буду. А за меня не бойся! Я крепкий, – хвастливо заверил он.

– Ты самый лучший! – улыбнулась она бесхитростно и, потянувшись, обняла порывисто.

– Это ты самая… – выдохнул он в её волосы. – Шанна, мы завтра в город с отцом, на ярмарку. Хочешь, я тебе что-нибудь ещё привезу? Заколку, колечко, платок? Всё, что захочешь!

Она отстранилась и замотала головой.

– Не надо! Отец увидит – будет спрашивать, откуда взяла, – она грустно вздохнула.

– А ты не говори! – насупился он.

Соврать Шон не предлагал, ему такое и в голову не пришло. Такие, как она, врать не умеют. Шеннон и ложь никогда не встречались, и вряд ли когда-то встретятся.

– Если буду молчать, он разозлится ещё больше, – снова вздохнула она. – И всё равно поймёт. Он так сердился! Ты бы слышал, как он кричал в прошлый раз. Сказал: «Ещё раз увижу тут это дьявольское отродье, сверну ему шею, а тебя запру в чулане до самого замужества!»

– Дьявольское отродье… – хмыкнул Шон. – Причём тут дьявол? Будто мистер Маккеннет не знает, кто мой отец…

Шеннон вздохнула ещё громче и опустила глаза.

– Думаю, отец не дядю Донала имел в виду. Ты же знаешь, что про тебя болтают…

– Подумаешь! – фыркнул Рыжий, разозлившись. – Пусть болтают, что хотят! А ты… что же, сильно смелая? Не боишься дьявольского отродья?

Шон дёрнулся, собираясь вскочить на ноги, но она вцепилась в его замёрзшую ладонь, качнулась вперёд и снова обняла крепко, испуганно, удерживая на месте.

– Глупый! Какой же ты глупый… Ты мой самый лучший! Я совсем тебя не боюсь, и с тобой ничего не боюсь! Ты мой самый лучший, самый лучший!

Шон несмело обнял её в ответ и твёрдо пообещал:

– Однажды я заберу тебя отсюда… Однажды я обязательно заберу тебя, Шанна. И твой отец мне не указ. Мы будем вместе, всегда будем вместе… Обещаю. Ты только моя! Навсегда. Только моя…

Он чувствовал, как она улыбается у него на плече. Его первая и единственная любовь. Сердце дрожало и сжималось, и так хотелось расплакаться. Но мужчины ведь не плачут… Даже если им ещё так мало лет.

– Шеннон! Ты где опять? – грозный рев заставил их обоих вздрогнуть. – Шеннон! Дрянная девчонка! Я этому паршивцу уши оторву вместе с его рыжей башкой! Проклятый ублюдок, пошёл прочь отсюда!

– Беги! – испуганным шёпотом велела Шеннон.

Он подскочил, будто его укусили, и бросился сквозь колючие заросли к забору.

Вскочив на каменную стену, оглянулся, заметил, что Шанна успела старательно прикрыть травой свои «морские сокровища». Если Брайен Маккеннет обнаружит подарок, сразу растопчет в пыль. Это полбеды… Но он ведь тогда дочку высечет – вот что страшно.