— Там ты и закупалась?

— Ну да. Нормальная еда в большом супермаркете в порту, там даже есть русский отдел. И вообще все говорят по-русски. Но я там еще не была с начала карантина, может быть, его уже закрыли.

— Ладно, понял. В крайнем случае пройдусь подальше.

Он вернулся в комнату, натянул кроссовки, попрыгал.

Марк складывал посуду в раковину, протирал кухонный стол и вообще хозяйничал, будто это я у него в гостях, а не он у меня.

— Вы на машине?

— Да, но я лучше пробегусь по берегу, сто лет у моря не был. Марк может пока помыть посуду.

— Это лучше, чем бегать по карантинному городу, — меланхолично прокомментировал тот. — Не целуйся там со всеми подряд дамами только, бога ради, у некоторых может быть скрытое течение.

— Вообще ни с кем не буду целоваться! — клятвенно пообещал Дима, прижав руку к груди. — Даже с Иришкой, ей, кажется, не понравилось.

— Да я сама могу помыть… — я смутилась от этих разговоров.

Понятно было, что Дима так вел себя ночью, чтобы побыстрее сломить мое сопротивление и пойти спать. Это оказалось эффективной стратегией. Но вспоминать было неловко.

— Я уже вроде бы сказал, что помою? — ядовито поинтересовался Марк.

— Это я сказал, — уточнил Дима. — Иришка могла решить, что ее долг хозяйки — отговорить нас.

Усердствовать в отговаривании я не собиралась. Ненавижу мыть посуду. Больше, пожалуй, только мыть полы. Но сейчас включились какие-то чертовы гены или чебурашки, которые заставляют меня из кожи вон лезть, чтобы показать себя хорошей хозяюшкой перед двумя такими годными самцами. И все равно, что эти самцы вломились ко мне с угрозами изнасилования. Наоборот! Задвинутый на задний план в обычное время ген выживания крайне радуется, что доставшиеся нам с ним мужчины такие агрессивные. Выживать будет проще.

Хотя пока ни о каком выживании речь не идет — никто не бегает по Пафосу с двустволкой и в противогазе.

— Нет, ну мы ворвались в чужой дом, надо как-то отработать, — хмыкнул Марк.

— То есть, вламываться в чужой дом вам совестно, а задвигать мои интересы — ок-норм? — уточнила я. — Я рассчитывала жить тут одна. И спать одна, а не тесниться с двумя огромными мужиками.

— Ир, у нас правда нет других вариантов.

Вот это мягкое «Ир», этот жест, его теплые пальцы вдруг накрывшие мою руку, которой я опиралась о кухонную стойку, неожиданная близость, хотя он с утра сторонился меня — все это от немного высокомерного и холодного Марка меня и сломало.

Где-то на заднем плане хлопнула дверь — ушел Дима. И тут же Марк сделал шаг назад и вернулся к уборке. Не оборачиваясь, он сказал:

— Давай, Димка вернется, и мы обсудим все еще раз. Занимайся пока своими делами, как если бы нас не было.

Легко сказать.

Мои дела в эти непростые дни по утрам заключались обычно в паническом чтении ленты новостей. Сначала российских, потом кипрских. В российских все было хорошо — аналитики прогнозировали, что эпидемия родины не коснется, а если коснется, то завизжит и убежит, организаторы концертов свято верили, что если в помещении меньше пятидесяти человек, пусть даже сорок девять, то коронавирусу туда ходу нет, турагентства продолжали продавать горящие путевки в еще не закрытые страны.

После рассказа Димы и Марка о том, что авиасообщение успевало прекратиться, пока они шли по трансферному коридору из одного самолета в другой, я бы не стала рисковать застрять в каком-нибудь Дубае. Это на Кипре прилетевших селили на карантин в опустевшие отели и кормили, вне Европы с гуманизмом было похуже.

Зато на Кипре царила паника. Где-то скупали туалетную бумагу и макароны, где-то устраивали распродажи, чтобы заработать хоть что-то перед тем, как все магазины закроются, люди собирались толпами, чтобы обсудить как жить дальше — и это особенно раздражало правительство, которое пыталось вырулить, не закрывая на задвижку вообще все, что шевелится.