Однако вернулся он лишь в мае 1926 года. Заранее предупредив родителей несколькими открытками о своем приезде, молодой путешественник с комфортом пересек океан на корабле «Гомер» и проделал неблизкий путь из Нью-Йорка до Провиденса в автобусе, упиваясь зрелищем невысоких зеленых холмов, жадно вдыхая благоухание цветущих садов и любуясь белыми зданиями провинциальных городков Коннектикута. Впервые за последние годы он снова ощутил прелесть сельской Новой Англии. Автобус катил по Род-Айленду в золотом свете весеннего дня, и сердце молодого человека радостно забилось при въезде в Провиденс по улицам Резервуар и Элмвуд. С площади у вершины холма, там, где сходятся улицы Броуд, Вейбоссет и Эмпайер, он увидел внизу, в огненном свете заката, знакомые уютные дома, купола и острые кровли старого города. У него закружилась голова с приближением конечной станции, когда за рекой на холме показались высокий купол и зелень садов, испещренная яркими пятнами крыш, а далее – высокий шпиль старой баптистской церкви, светящийся розовым отблеском в волшебном вечернем свете на фоне едва распустившейся листвы.

Старый Провиденс! Таинственные силы долгой и непрерывной истории этого места сперва произвели его на свет, а потом заставили оглянуться в прошлое, чтобы познать удивительные, безграничные тайны жизни и смерти. В этом городе было скрыто нечто чудесное и пугающее, и все долгие годы прилежных изысканий, все странствия явились лишь подготовкой к возвращению и долгожданной встрече с Неведомым. Такси провезло его мимо почтовой площади и старого рынка к месту, где начиналась бухта, а затем вверх по крутому извилистому подъему, к северу от которого засверкали в закатном зареве ионические колонны и огромный купол церкви «Христианской науки». Вот показались уютные старые имения, знакомые ему с детских лет, и причудливо выложенные кирпичом тротуары, по которым он ходил еще совсем маленьким. И наконец он увидел справа белые стены старой фермы, а слева – классический портик и фасад большого кирпичного дома, где он родился. Так, с наступлением сумерек, Чарльз Декстер Вард вернулся в отчий дом.

Психиатры менее консервативной школы, нежели та, к которой принадлежит доктор Лайман, связывают начало подлинного безумия Варда с его путешествием по Европе. Допуская, что Вард был совершенно здоров, когда покинул Америку, они полагают, что возвратился он уже пораженным болезнью. Однако доктор Виллет не согласен и с этим утверждением. Что-то произошло позже, упрямо твердит доктор, приписывая известные странности юноши в данный период тому, что за границей он приучился совершать определенные ритуалы, безусловно необычные, но ни в коем случае не говорящие о психических отклонениях. Чарльз Вард, значительно возмужавший и окрепший, был на первый взгляд совершенно нормальным, а при общении с Виллетом проявил самообладание и уравновешенность, которые ни один безумный – даже при скрытой форме душевной болезни – не смог бы демонстрировать в течение долгого времени, как бы он ни желал притвориться здоровым. На мысль о безумии наводили лишь звуки, которые в разное время суток можно было услышать из лаборатории Чарльза, помещавшейся на чердаке. Это были монотонные заклинания, напевы и громкая декламация в необычных ритмах. И хотя все это произносилось голосом самого Варда, в характере звуков, интонациях и словах было нечто такое, отчего у невольного слушателя кровь стыла в жилах. Было замечено, что черный кот Ниг, всеми любимый и уважаемый обитатель их дома, шипел и испуганно выгибал спину, услышав определенные сочетания звуков.