Следуя той же логике, Марк Пфайфл, бывший заместитель советника Джорджа У. Буша по вопросам национальной безопасности, инициировал кампанию по выдвижению “Твиттера” на соискание Нобелевской премии мира. Он заявил, что “без ‘Твиттера’ иранский народ не чувствовал в себе силы и уверенности для защиты свободы и демократии”. Оргкомитет премии “Вебби” (Webby Awards, сетевой эквивалент “Оскара”) признал акции протеста в Иране “одним из десяти главных событий десятилетия для интернета”. (Иранская молодежь с ее смартфонами оказалась в хорошей компании: лауреатами премии стали также выход доски объявлений “Крейгслист” за пределы Сан-Франциско и запуск “Гуглом” сервиса AdWords в 2000 году.)

Но самый неожиданный вывод сделал премьер-министр Великобритании Гордон Браун: “Такого, как в Руанде, больше не случится, потому что информация о том, что происходит на самом деле, выйдет наружу гораздо быстрее и общественная реакция вынудит людей действовать. Иранские события этой недели напоминают нам о том, как новые технологии помогают по-новому объединяться и заявлять о своих взглядах”. По логике Брауна, миллионы людей, вышедших 15 февраля 2003 года на улицы Лондона, Нью-Йорка, Рима и других городов в знак протеста против начала войны в Ираке, совершили одну досадную ошибку: недостаточно написали об этом в блогах. Уж это точно предотвратило бы бойню.

На предполагаемую иранскую революцию мир не только смотрел: он ее “гуглил”, писал о ней в блогах и “Твиттере”, вывешивал ролики в “Ю-Тьюбе”. Нужно было всего пару раз “кликнуть”, чтобы вызвать вал гиперссылок, которые, казалось, проливали больше света на события в Иране (пусть в количественном, а не в качественном отношении), чем традиционные медиа, снисходительно именуемые экспертами по информационным технологиям “устаревшими”. Хотя последние (по крайней мере, в редкие моменты душевного равновесия) старались хотя бы отчасти показать фон иранских манифестаций, многие пользователи интернета предпочли сырой продукт “Твиттера” и получили столько видеороликов, фотографий и твитов, сколько смогли переварить. Виртуальная близость к тегеранским событиям, которой способствовал доступ к берущим за душу фотографиям и видеозаписям, сделанным манифестантами, вызвала в мире небывалое сочувствие делу “Зеленого движения”. Однако эта сетевая близость стала причиной завышенных ожиданий.

Спустя несколько месяцев после выборов “Зеленое движение” почти сошло на нет, и стало ясно, что твиттер-революция, которую многие на Западе поспешили восславить, – не что иное, как плод неуемной фантазии. И все-таки следует признать за ней по крайней мере одно несомненное достижение. Как бы то ни было, иранская твиттер-революция выдала глубинную тоску Запада по такому миру, в котором информационные технологии являются скорее освободителем, чем угнетателем, и где с их помощью можно сеять семена демократии, а не удобрять автократии. Эйфория, которой отличается западная интерпретация иранских событий, наводит на мысль: молодежь в зеленом, строчащая во имя свободы в “Твиттере”, прекрасно укладывается в некую готовую схему, почти не оставляющую места для вдумчивого анализа, не говоря уже о скепсисе по отношению к роли, которую на самом деле сыграл интернет в тех событиях.

Яростная убежденность, что диктатуры, столкнувшиеся с достаточным количеством гаджетов, коммуникаций и иностранных грантов, обречены, демонстрирует всепроникающее влияние “доктрины ‘Гугла’”. Однако, хотя шум по поводу твиттер-революции помог сформулировать основные положения этой доктрины, вовсе не она сформировала ее принципы. Происхождение “доктрины ‘Гугла’” сложнее, чем считают многие ее молодые сторонники: она уходит корнями в историю холодной войны. Еще в 1999 году нобелевский лауреат по экономике Пол Кругман в одной из своих книжных рецензий рекомендовал не торжествовать раньше времени. По иронии судьбы, автором книги, о которой шла речь, был Том Фридман, его будущий коллега по газете “Нью-Йорк таймс”. По мнению Кругмана, слишком много западных наблюдателей во главе с Фридманом стали жертвами иллюзии, будто благодаря развитию информационных технологий “старомодная политика силы постепенно выходит из употребления, так как противоречит императивам глобального капитализма”. Это неминуемо приводило их к в высшей степени оптимистическому выводу о том, что “мы движемся к миру в основном демократическому (людей нельзя одурачить, коль скоро у них есть доступ в интернет) и в основном бесконфликтному (если вы станете размахивать саблей, Джордж Сорос заберет свои деньги)”. Ну и что, кроме триумфа демократии, ждет такой мир?