– Наверно, где-то отсиживается. Я не думаю, что он такой добрый, чтобы просто так оставить двести тысяч долларов. А что остальные? Генерал обмолвился, что все убитые – армяне.

– Рабочие-нелегалы. Я поговорил с рабочими, они все там нелегалы.

– Это как получается, выбрали именно этих?

– Нет, их убили только потому, что в тот день там больше никого не было. Да, еще один факт, который тебя наверняка заинтересует. Все до одного имеют непогашенную судимость и свой срок отбывали в одной и той же тюрьме.

– А вот это, действительно, интересно, очень даже интересно, – протянул Илларион. – Орбели решил наставить их на путь истинный и взять к себе на исправление?

– Орбели – темный тип. Вежливый такой, в костюмчике, говорит красиво и складно, но что-то он темнит. Я подозреваю, что его кто-то мажет.

– Понятное дело. У него работают нелегалы, бывшие уголовники, считай, власть закрывает на это глаза.

– Он крупный инвестор. Родился в Ереване, окончил там институт, потом приехал сюда заниматься бизнесом, – недобро усмехнулся Сорокин.

– Ты по другим объектам смотрел? Кто там работает? Может, он перешел кому-то дорогу? Сам знаешь, большие деньги – большие проблемы.

– В связях с армянской мафией не замечен. Я и так и сяк копал. Он чистый с точки зрения закона, как ангел, но мне он все равно не нравится.

– Это убийство не ради убийства. Подумай сам, кто попрется в такую грязь и дождь на стройку, чтобы прибить каких-то армянских нелегалов? Оставляет деньги и отрубленную руку. Рука – это знак. Предупреждение, что, мол, поотрубаем все руки, если будете продолжать в том же духе. И интересно, на каком основании именно тому человеку отрубили руку? Почему-то выбрали именно его.

– Я не уверен, что его выбрали случайно. Возможно, он и жив, просто напуган и боится высовываться.

– Я попробую выяснить, кому мог насолить Орбели, а если у тебя появится новая информация, не томи душу, звони в любое время суток, хоть ночью.

– Илларион, у меня будет к тебе одна просьба, – Сорокин говорил слишком серьезно, чтобы Забродов мог усомниться в его честности.

– Ну, полковник? Хочешь поспорить на ящик коньяка, что доберешься до цели первым?

Сорокин махнул рукой и закурил.

– Я не об этом. Хочу попросить тебя, Илларион, чтобы ты сработал аккуратно, без стрельбы, без крови. Понимаешь?

– Яйцо курицу учит, – улыбнулся Забродов. – Я такие инструкции получал еще двадцать лет назад, да и не похож я на головореза. Я понимаю тебя, полковник, догадываюсь, по крайней мере, что для тебя значит это уголовное дело, и поверь моему слову, что я приложу все усилия, чтобы поймать этих мясников.

– Верю, – вздохнул Сорокин. – Охотно верю. Только не нравится мне все это. Как-то все запутано и хитро. Понятно, что все хотят побыстрее закрыть это дело и не портить статистику «глухарем», только вот это убийство, как верхняя часть айсберга.

– Поймаем, – пообещал Забродов. – Еще не таких ловили. Найдем этим фокусников и объясним им, что бывает за такие шутки.

Пробка начала двигаться. Илларион лихо перестроился и повернул на Тверскую, там по Столешникову переулку и до работы Сорокина рукой подать. Он высадил полковника прямо около здания МУРа и напоследок крепко пожал ему руку.

«Настоящий мужик, – уважительно подумал Илларион. – И хороший мент, что, наверно, в наше время звучит смешно и дико. Такие менты как мамонты. Если бы не Сорокин, то в ментовке осталась бы одна коррупция. А он соображает и думает, как бы раскрыть это дело. Волчья хватка. Не позавидую я тому, кто попадет под его горячую руку. Порвет на кусочки. Да-а-а. Мне бы как-то увязать эти ниточки. За что-то зацепиться».