– Значит, ей надо быть немного живее, а не как мёртвой амёбе, непригодной ни для чего. И даже похлёбка была ужасной, а ведь женщина, – недовольно отвечает ему Лука. А мне обидно, знаете ли. Я пыхчу, оказавшись с двумя сумасшедшими, практически умираю, а он обсуждает мою стряпню.

– Аурелия, посмотрите, что вы там видите? – громко просит меня Петру. Но я не двигаюсь, переваривая их слова.

– Лия! Я тебя придушу! Живо подними задницу и скажи нам, что ты видишь! – кричит Лука.

Выставляю руку вперёд, показывая ему средний палец. Поднимая голову, вижу, как оба лица мужчин вытянулись от удивления. Да я сама удивлена не меньше, но обижена и раздражена, устала и хочу домой.

– Пошёл к черту, урод, – зло цежу, выставляя вторую руку, показывая то же самое, что и другой.

– Ах ты, сука такая! Только рискни выйти отсюда…

– Лука! – Петру толкает брата, мотая головой и шепча что-то.

– Аурелия, – поворачивается ко мне, но я не убираю руки. – Прошу вас, пожалуйста, посмотрите. Не слушайте его, он… Лука, он, когда нервничает, всегда такой. Прошу вас, госпожа Браилиану, прошу, – произносит он меня, складывая руки, словно в молитве. Руки безвольно падают, когда даже на таком расстоянии вижу, как смотрит на меня с печалью.

– Если он хоть что-то ещё скажет, то мне плевать, умру я или нет, – ставлю условие, и Петру быстро кивает. А Лука поджимает губы, злобно глядя на меня.

Поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь к каменному гробу.

– Матерь Божья, – голос дрожит, шепчу.

– Что? Что там? – кричит Лука. Но я не могу больше говорить, только смотрю на воду, в которой на дне покоится усопшее тело. Белоснежные длинные волосы, словно снег, плавают вокруг серого лица. Острые скулы, практически нет носа, тёмные круги под глазами и кожа повторяет изгиб черепа.

Невероятной силы рвотный позыв вырывается из моего тела. Отскакиваю, и меня начинает рвать, плачу и изливаю на пол все, что было съедено и во рту остаётся горечь. Горло дерёт, вытираю губы рукой.

– Аурелия, что там? – медленно спрашивает Петру. Поворачиваюсь в их сторону, а перед глазами это ужасное лицо.

– Человек… человек… – шепча, ползу по полу и добираюсь до выхода.

– Выпустите… прошу… выпустите меня, – молю я, хватаясь за плечи Петру, но он перекрывает мне путь, толкая в грудь. Лечу обратно и плачу, вставая и смотря на этих мужчин, измучивших меня.

– Аурелия, что вы ещё видели, кроме человека? – Петру присаживается на корточки. – Если скажете, то мы выпустим вас.

– Вода, но пахнет она ужасно, как спирт и церковный запах… масло… – зубы стучат друга о друга, пока произношу это.

– Забальзамировали. Отлично, значит, есть возможность. Так, Лия, слушай внимательно. Вернись и скажи, что там ещё, кроме этого раствора, – требовательно говорит Лука.

– Нет… вы обещали, – смотрю на Петру с мольбой, но он мотает головой, выпрямляясь в полный рост.

– Идите и скажите, а дальше, мы подумаем, – усмехается, складывая руки на груди.

Уроды. Ненавижу их, поворачиваюсь к гробу и поднимаюсь на ноги. Немного шатает, голова кружится, что приходится схватиться за скамью, дабы не упасть.

– Лия, у тебя мало кислорода. Огонь сжигает его, как и твоё дыхание. Быстрее, – в спину летят слова Луки.

Мне всё равно, пот уже пропитал полностью свитер. Открываю глаза, перед которыми скачут яркие отблески от факела. Отталкиваюсь от скамьи и подхожу к гробу.

Пытаюсь не смотреть на его лицо. Глубоко дышу, только бы не вырвать ещё раз. Неприятный горький ком застревает в горле.

– Ну? – нетерпеливо кричит Лука.

– Что-то похожее на цепи, ими обмотано его тело. На нём бинты и в руках… Господи, какие ногти длинные…