Нет, не так я представлял здешние места. Вот в Анекдотии про начальника с секретаршей анекдоты хоть и ходят, однако командировки они отмечают исправно. А тут кого искать? Кто в сказках наиглавнейший – царь? А и вправду…
Свой резон в догадке был. Я даже остановился, чтобы обдумать её как следует.
Царь предполагает наличие царства, а любое царство-государство есть упорядоченная система, организованная структура.
Решено: иду к царю. Правды искать. То есть командировки. С питанием у меня всё в порядке: в местном пристанционном буфете оказались бутерброды с балыком из Золотой Рыбки. Мимо такой экзотики я пройти не мог, и пяток прихватил. А надоест однообразие, по пути чего-нибудь перехвачу. Словом, не пропаду.
И я решительно зашагал по дороге, вдоль которой через каждые пятьдесят метров стоял верстовой столб.
Данный поступок был моей первой, пока самой маленькой, оплошностью. Впрочем, нет: первой был отказ от услуг Серого Волка, хотя, если он подрабатывает разбойником… Всё равно: надо было согласиться, пусть бы вёз. Но очень уж у него свирепый вид. Да и потом, задним умом всякий крепок. А я поступил так, как, казалось тогда, следовало поступить.
Шёл я и думал: «Отправляясь к царю, не становлюсь ли я автоматически участником подобных сказок, а следовательно, и их главным героем? Впрочем, последнее необязательно».
Громкое ауканье, как мне послышалось, отвлекло меня от важных мыслей. Государственных мыслей.
Я отложил их в сторону и прислушался.
Голод и жажда
Из-за лесочка доносились громкие крики. Я бы даже сказал, истошные вопли. Повторялась одна коротенькая фраза, но что кричали конкретно, разобрать я не мог: слишком далеко.
Я пошёл на голос.
Спустя некоторое время звуки смолкли, но через пару минут раздались снова. Теперь они напоминали заезженную пластинку со скрипами и хрипами.
«Но всё же живой человек там», – подумал я, ускоряя шаг. Он, наверное, сидит и слушает старую пластинку. Граммофон или, как его, патефон? А то и вообще фонограф! Вот и посмотрю на этакую редкость, а то всё CD, DVD…
Кстати, «сидюк» – не оттого ли, что человек сидит сиднем рядом с ним?
Выйдя из леса, я увидел на премилой зелёненькой полянке плюгавого мужичонку. Он сидел на земле спиной ко мне, разбросав ноги по сторонам, и время от времени вскрикивал: «Есть хочу!», «Есть хочу!».
Услышав шаги, он замолк и обернулся, а, завидев меня, обрадовался и вновь принялся выкрикивать, более оживлённо и быстро, почти радостно:
– Есть хочу! Есть хочу! Есть хочу!
Я подошёл поближе, в то же время опасаясь, как бы он не набросился на меня. Так сильно хотеть есть…
И, однако, если он действительно давно не ел, то должен ослабеть от голода, а он во как вопит.
«Терпения у него нет, вот что», – решил я, и спросил:
– Чего ты кричишь?
– Ох, и не спрашивай, – неожиданно слабым голосом отвечал мужичонка. – Очень есть хочется…
Как будто у него имелось два голоса: один для дали, другой для близи. Вроде бифокальных очков или фар дальнего и ближнего света. Что ж, это очень удобно: чтобы не оглушить собеседника громким «дальним» голосом, он включает тихий «ближний».
– А чего ж тебе есть нечего? – я решил выяснить до конца. – Или ты не заработал?
Я ожидал, что он начнёт плакаться, что хозяин обидел, не заплатил заработанное, или неурожай напал на посевы, или он погорелец, или ограбили его…
Но он, быстро вскочив – я отшатнулся в сторону – и картинно подбоченясь, высокомерно произнёс:
– Вот ещё! Чтобы я да работал? Сроду такого не будет!
Я несколько опешил от такого напора, но решил попенять ему: